Сага о Кае Лютом

Рывком я очутился возле Жирного, с трудом удерживаясь от того, чтоб не сломать ему шею, схватил его за шиворот и поволок прямиком к его дому. Все старые ульверы, что были в хирде прошлой весной, да и многие новые последовали за нами.

На улицах народ ахал, завидев, как мальчишка-норд безо всякого почтения тащит почтенного купца волоком. Перед нами расступались, даже разбегались, но когда я подошел к дому Жирных, там уже собралась толпа живичей.

— Обыскать! Забрать всё ценное! — сказал я негромко.

И со злобной радостью смотрел, как мои волки врываются со всех входов, слушал, как визжат перепуганные бабы, как плачут встревоженные дети. Вскоре хирдманы начали спускаться, швырять во двор мешки, набитые добром, и снова уходить внутрь. Потом они перешли на сундуки и короба, а под конец потащили уже всё подряд, вплоть до шкур и недотканных полотен.

— Смотри, старик! — тряхнул я Жирного. — Вот цена твоей жадности!

Кто-то попытался остановить волков, но, отхватив по морде, быстро заткнулся.

— Если бы за тобой был лишь долг серебром, на этом бы я и закончил. Но ведь есть еще и долг крови!

Старик задыхался, глядя на разоряемый дом, всё чаще стучал себе по груди, словно хотел проломить ребра.

— Вепрь! Выведи всех баб и безрунных! Остальных не выпускать.

Я знал Вепря и знал, что он выволочет даже тех, кто с перепугу будет цепляться за столы и лавки. Он хотел отомстить за Альрика, но не ценой крови невинных.

Когда орущие и вопящие бабы были выведены из дома, почти все с дитями на руках, без разбору, кто рабы, а кто из рода Жирных, я отдал последний приказ:

— Сжечь!

Ульверы подперли двери, обложили стены мешками с соломой, что осталась с прошлого лета. Вепрь сам высек огонь, зажег пук соломы и поднес к дому. Поначалу огонь робко пробовал на вкус предложенное блюдо, а как распробовал, так вмиг разгорелся и охватил жадными языками весь терем по кругу.

Смотри, Альрик! Этот костер и эти души в твою честь!

Лишь когда смолкли последние крики из дома Жирных, я заметил, что старик испустил дух.

Глава 11

Виру нам принесли в тот же день, когда был сожжен род Жирных. Много-много серебра и монетами, и витыми гривнами, и перстнями-браслетами. Часть виры уплатили золотом и самоцветами, и до самой ночи Милий, Пистос и другие ульверы взвешивали добро, высчитывали, сколько это будет в серебре, и спорили с раудборгскими купцами. Принесли и коробочки с пряностями. Я открыл одну и расчихался, Рысь едва успел вырвать коробку у меня из рук, чтобы я ненароком весь перец не выдул.

Оружия было мало. Лучшее уже забрал Красимир для своей дружины, а мы его сняли с мертвых тел по праву добычи. Впрочем, я согласился взять и кое-что под хускарлов, на Северных островах пригодится и такое.

Вряд ли горожане набрали ровно десять тысяч марок серебра, но хватило и этого. Мы и так перегрузили корабли, ведь было еще и свое оружие, своя броня, припасы на весь хирд на пару седмиц, собственный скарб…

Добро Жирных мы забирать не стали. Некуда. Серебро, монеты разных земель, украшения, кое-какие ткани взяли, а остальное так и осталось лежать на их дворе. Что-то прихватили соседи, что-то — женщины Жирных.

Мне запомнился один выживший мальчишка, который прожил не меньше десяти зим, но пока не дорос до первой руны. Как же он смотрел на меня! Со злостью, чистой и откровенной. В своих мечтах он явно перегрызал мне горло или вонзал нож прямо в сердце, почти как я когда-то при виде Торкеля Мачты.

Я тогда снял нож со своего пояса, дал тому мальчишке и сказал:

— Запомни. Я Кай Эрлингссон! Подрастешь — приходи ко мне. Буду ждать.

Одна дуреха вдруг надумала, что я собираюсь убить того мальца, разрыдалась, кинулась мне в ноги и давай бить земные поклоны, видать, умоляя пощадить сына, ну или племянника — кем он там ей приходился? А парнишка серьезно так кивнул и засунул нож за плетенку, что была у него вместо оружного пояса. Вряд ли он знал нордский, но суть уловил.

Глядишь, зим через десять на Северные острова придет молодой живич с единственным желанием — убить Кая Эрлингссона. Пусть! К тому времени я уже стану сторхельтом, и ни один юнец не будет мне страшен.

А на другой день мы отплыли. Вверх по Ольхове и прямиком до озера Альдоги.

Я думал, что раудборгцы затаят на нас злобу, ведь мы ободрали их город и оставили без дружины, но даже так нашлись живичи, что захотели войти в мой хирд. Может, позарились на наши богатства? А может, их подослали, чтобы они втерлись в доверие и вызнали про мой дар? Посоветовавшись с Простодушным и Дометием, я отказался брать раудборгцев.

Шли мы ходко, на ночь приставали к берегу. Ближе к Альдоге встретили нордский кнорр, напоминающий малой осадкой живичскую ладью: видать, с самого начала строили с расчетом и на наши моря, и на альфарикские реки. Я приказал вывесить за борт белый щит в знак мира, а когда мы сошлись с кнорром поближе, предложил встать лагерем пораньше. Мы рассказали бы вести из южных княжеств и Годрланда и с радостью бы послушали, что нынче творится на северных землях.

Хвала Скириру, купец слышал прежде о хирде снежных волков, хотя изрядно удивился и нашей силе, и тому, сколько у нас иноземцев, потому сразу же согласился.

Звали торговца Гудмундом. Мне он пришелся по нраву, особенно когда предложил распить бочонок с отличным нордским пивом, я же угостил его годрландским вином, которое на Северных островах подают лишь на стол конунгу.

— Кай, значит, — сказал довольный Гудмунд, отведав иноземный напиток. — Из Сторбаша… Не слышал о таком. Вроде снежные волки ходили с другим хёвдингом, но имени не назову. Запамятовал.

Сам торговец был всего на третьей руне и не старше трех десятков зим, но среди его людей я приметил и хускарлов. Как по мне, Гудмунд изрядно рисковал, раз шел столь небольшими силами в Альфарики. Впрочем, Игуль, тот купец, которого мы провожали в Раудборг, тоже рунами не радовал. У торговцев свой путь, и они не спешат тратить зимы на получение благодати.

— Везу твариные кости и шкуры. Сейчас этого добра на Северных островах полно. Этой зимой Рагнвальдовы воины немало набили добычи. Меха там знатные! В Альфарики вряд ли распродадим, зато в Годрланде, я слышал, такое любят. Не для шуб, конечно, а для дома. На стену повесить или на пол уложить. Небось приятно ноги с лавки сразу в мягкое совать. Зерно бы надо скупать, да много ли его поместится на кнорр? А серебра с него мало, хотя конунг обещал заплатить вдвое. Вот думаю пока.

Говорил он охотно, а мы жадно слушали. Вдруг промелькнет что-нибудь о Сторбаше или деревнях, откуда другие ульверы родом?

— Тем летом тяжко пришлось. Повсюду повылазили Бездновы отродья! Пока льда не было, в море хоть не выходи! На корабли нападали, на берега выползали, не одну рыбацкую деревушку разорили. Твари! Никаких воинов не напасешься, чтоб повсюду расставить. И так с тех земель, что ближе к погибельному острову, людей увезли. Увезти-то увезли, а прокорм откуда взять? А как лед встал, так и вовсе беда! Дуром твари пошли. Рагнвальдова дружина без продыху билась с ними. Чуть раны заживут, и заново в бой. Оттуда и мой товар! Нынче на Северных островах другого нет.