Сага о Кае Лютом

Он замолчал, а я вспомнил узкий извилистый фьорд, по которому нужно ходить с опаской, ведь легко можно напороться на мачты кораблей, затопленных там, вспомнил город, охватывающий оба берега в самом его конце, драккары и кнорры, вечно теснящиеся возле двух пристаней. Хандельсби не так уж и велик, всего три-четыре тысячи жителей, но ведь их нужно еще и прокормить. Уверен, что там были и хирды, отдыхающие после сражений с тварями, и часть конунговой дружины…

— Так что ты, друг Кай, уж напомни Рагнвальду о старом Стюрбьёрне. Да, мой отец враждовал с Зигвардом Безухим, но нам, их сыновьям, делить уже нечего.

Я недоуменно посмотрел на великана. Зачем ему так нужно это приглашение? Почему нельзя прийти на помощь так, безо всякого зова? А потом догадался. Старый медведь не простил до конца былые обиды, непомерная гордость не позволяла ему перешагнуть через них. Он хотел, чтобы нынешний конунг признал, что не справляется без подмоги, признал, что ему нужен Стюрбьёрн. Только так глава вингсвейтаров убедит себя, что его отец всё сделал правильно. И когда подымал восстание против Зигварда из-за отмены помолвки, которой толком не было, и когда погибал весь его род на копьях Карла Черноухого, и когда Олаф был жестоко казнен…

Конечно, я пообещал передать весть конунгу Рагнвальду.

* * *

1 Хеймнар — живой обрубок человека: без рук, без ног, без носа, без языка.

Глава 12

После беседы Стюрбьёрн сам проводил меня к воротам крепости, а заодно прошел мимо тех вингсвейтаров, что еще не уплыли в Альфарики, словно показывал, кто придет на подмогу Рагнвальду, коли что.

Это были настоящие вековые дубы, а не люди. Изрядно потрепанные прожитыми зимами и пройденными битвами, покрытые глубокими шрамами, но всё ещё могучие и крепкие. От каждого веяло силой и спокойствием. Такие не разозлятся из-за пустых насмешек, не кинутся с ножом, а будут терпеть до последнего, после чего попросту выдавят жизнь из обидчика. Скорее всего, именно эти мужи прошли со Стюрбьёрном весь путь от изгоев Северных островов до знаменитых вингсвейтаров.

В кои-то веки я узрел воинов выше меня рунами. Хельты в тринадцать-четырнадцать рун и сторхельты. Столько сторхельтов за раз! И по многим можно было угадать, какой дар им отвесил Фомрир. Теперь я явственно мог убедиться, как дар меняет человека. Ладно, сам Стюрбьёрн и его сын Гуннвид, у них в роду все мужи такие огромные. А вон тот сторхельт явно вырос и раздался вширь благодаря дару силы. А у того необычный взгляд, аж кости царапает, да и сами глаза какие-то чудные. У третьего на спине проступал горб, только вот с каким даром он может быть связан, я не разобрал.

Когда я вернулся к своим хирдманам, посмотрел на них по-новому. А как они будут выглядеть спустя несколько зим? Как изменится их облик? Останутся ли они в хирде до конца или уйдут, едва лишь получат достаточно серебра для выкупа земли и невесты?

Мы расположились в стороне от поселка и пристани, разожгли костры. Вепрь выкупил несколько живых свиней, уже успел их зарезать, выпотрошить и разделать. Одуряюще пахло похлебкой на свиных потрохах, которую я не ел с позапрошлой зимы. Отец всегда готовил ее лишь в тот день, когда резали на зиму скот, и там не было ничего, кроме воды, самих потрохов, соли и острых пахучих трав. Ни крупы, ни репы, ни лука. Отец всегда приговаривал, что это похлебка ярлов!

Фагры и сарапы морщили носы, но те норды, что прожили в Годрланде много зим, расселись вокруг котла и с глупыми улыбками втягивали носом густые ароматы, видимо, вспоминая свои семьи.

Постепенно возвращались из поселка загулявшие ульверы. Вернулся и Хальфсен с ворохом услышанных вестей, уселся рядом и скривился от запаха. Бедолага! Он же только по крови норд, а родился и вырос среди живичей, потому никогда прежде не ел похлебку ярлов. Ну ничего, пусть сначала попробует.

Лавр принес мне запеченную репу и налил пива, только вот его вкус был изрядно подпорчен рассказом Хальфсена.

После тяжелой зимы, во время которой погибло немало сильных воинов, Рагнвальд созвал мужей со всех Северных островов, только вот вчерашним пахарям и козопасам не хватало ни умений, ни сноровки биться с тварями. Это люди все похожи друг на друга: две ноги, две руки, одна голова и одно сердце в груди. Всегда понятно, куда бить и чего ждать. Твари же бывают всякие: порой дольше угадываешь, как ее бить и куда, чем сражаешься.

С одной стороны, такие битвы делают выживших воинов сильнее, дарят им немало рун, но и погибают там гораздо чаще. Хальфсен говорил про сотни убитых, но то было пересказано со слов купцов, да и купцы, поди, не своими глазами всё видели. А как людские пересуды меняют правду, я и сам не раз слыхивал, так что много веры толмачу не давал.

На все Северные острова прославился некий Вагн Акессон, который отважно бил тварей со своим хирдом всю зиму и весну. Я вспомнил того нахального мальчугана, который в еще меньшие зимы, чем у меня, уже был хёвдингом, и порадовался, что он еще жив. Из-за слепого бесстрашия и упрямства Вагну дали прозвище Быкоголовый. Но юный хёвдинг не обиделся, а даже возгордился и велел приделать к своему шлему бычьи рога. Как по мне, глупое решение, ведь с рогами шлем легко сбить с головы или разрубить, зато вполне в духе Вагна.

Впрочем, когда-то и я гордился прозвищем Безумец, не понимая, что это вовсе не похвала. Стюрбьёрн верно сказал: ходить под безумцем не всякий захочет, хёвдинг должен быть разумным. Лучше уж быть Лютым, особенно к врагам, но не к своим хирдманам.

Еще Хальфсен рассказал про ярла Гейра, запомнил его лишь потому, что мы не раз упоминали это имя. Потеряв семью, родовые земли и почти всех воинов, Гейр Лопата решил уничтожать тварей без роздыху. На своем драккаре он ходил вдоль островов и выискивал Бездновых отродий. Его люди гибли, но те, что выживали, получали новые руны, становясь сильнее. Сам ярл всего лишь за год поднялся до восемнадцатой руны, еще немного, и он перешагнул бы через сторхельта. Но с самого начала лета от него ни слуху ни духу. В последний раз его видели в Хандельсби незадолго до появления той морской твари, что перекрыла фьорд. Гейр наспех залатал кольчугу, взял припасы, ушел на север и пропал. Думается мне, на его драккар напало морское чудище и пожрало всех, кто на нем был, потому как на суше вряд ли бы кто с ним сладил.

Ходили, конечно, слухи, будто ярл Гейр получил двадцатую руну и боги забрали его к себе, чтобы оделить новыми дарами, дабы спасти Северные острова, но в такое поверят лишь дети да глупые бабы.

К этому времени похлебка ярлов доспела, и Лавр уже принес большую миску, где в жирном отваре исходили паром куски свиного сердца, печени и легких. Хирдманы вовсю уплетали варево, заедая свежим хлебом и запивая пивом.

Я сидел на склоне холма, выше остальных и подальше от костров, потому видел сразу весь хирд, видел море, лениво накатывающее волны на каменистый берег, видел розовое закатное небо и кривые сосны. Кричали чайки, внизу смеялись ульверы, разговаривая меж собой на смеси языков, чуть поодаль живич играючи рубил дрова. Пристань осталась в стороне, но отсюда я мог различить торчащую мачту «Сокола» и знал, что сразу за ним стоит наша «Лебедушка», так ладью ласково называли в хирде.

Чуть наклонив миску, я отпил похлебку прямо так, через край. И вдруг ощутил, что я дома. Сколько дней мы прошли вместе, сколько рек! А сколько таких ночевок у нас было? Даже с теми живичами, что вошли в хирд последними. Не счесть! Хотя… С того дня, как мы покинули Гульборг, минуло почти три месяца.

Пусть я до сих пор не знал имен всех хирдманов в отличие от Простодушного, пусть не знал, как Дометий, всех их даров, но их огоньки горели во мне! Я слышал их и чувствовал. Возможно, это последний день, когда мы можем так спокойно посидеть. На Северных островах всё будет иначе. Но прямо сейчас я был счастлив!