Салтыков. Семи царей слуга

Берг, прибыв к своему шатру, увидев своего начальника штаба, спросил:

— Ну что, Александр Васильевич, готов к делу?

— Хоть сейчас, ваше превосходительство, — отвечал Суворов.

— Поведешь Туроверовский казачий отряд.

— А куда идем?

— К Варте.

Корпус генерала Платена двигался по левому берегу Варты. Берг, определив направление его движения, приказал Суворову:

— Александр Васильевич, тебе надо опередить его. Он идет к Лансбергу, где наверняка будет переходить мост. Надо бы уничтожить этот мост.

— Есть! — козырнул Суворов и побежал к своему коню, которого под уздцы держал казак.

— Куда нас? — спросил Туроверов подбегавшего подполковника.

— В дело, ребята, в дело, — ответил Суворов, взлетев на коня. — Сотня-я! За мной!

И казачья сотня ходкой рысью помчалась за подполковником.

— Ишь, Васильич наш разошелся, — переговаривались казаки.

— Спешит, ровно к теще на блины.

Уже в темноте сотня с ходу форсировала речку Нетце и, сделав быстрый и скрытный бросок, напала на спящий Ландсберг. Казаки, спешившись, разбили бревном ворота и ворвались в городок, охраняемый лишь эскадроном гусар. Носились по улочкам, сверкая палашами и рубя успевших взяться за оружие. Около семидесяти гусар было пленено.

Поскольку мост был деревянным, Суворов приказал его поджечь. Мост плохо загорался, и пришлось разложить по всей длине его несколько костров, куда сами жители натаскали сухого хвороста и дров, разумеется поторапливаемые казаками.

Когда сюда прибыл Платен, моста уже не было, торчали из воды лишь обгоревшие стойки. Пришлось пруссакам собирать по окрестностям лодки и устраивать понтонную переправу, чтобы перевезти пушки и перейти пехотным полкам.

В сентябре начались сильные ветры, и адмирал Полянский вынужден был увести флот в Ревель. Это сразу ослабило силы осаждавших.

На военном совете настойчиво зазвучали голоса: «Пора снимать осаду и уходить».

— Нет! — решительно возражал Румянцев. — Хватит позориться.

— Но, Петр Александрович, флот ушел.

— Флот сделал свое дело, уничтожил все береговые батарей. Дело за нами. Я здесь командующий и приказываю не заикаться больше об уходе.

— Но Бутурлин уже отошел к Висле.

— Ну и что? Пусть хоть к Неве. А я не отойду.

— Но король может сам явиться из Силезии.

— Не явится. Там стоит корпус Чернышева, на Варту выдвинут корпус Волконского. Он прикрывает Познань и, в случае чего, может помочь и нам. Так что ни слова больше об уходе, господа.

Генералу Платену никак не давали пройти на соединение с принцем. Едва он вошел в Берлин, как с севера нагрянул Румянцев с отрядом И выбил его из города. С юга Платену на хвост наседали кавалеристы Долгорукого.

Задерганный Платен отошел к Трептову и оттуда послал гонца к принцу Вюртембергскому с просьбой о помощи. Но только гонец ускакал, как Платена вышибли из Трептова, и он направился в Гольнау, отбиваясь от казачьих наскоков, которые ни днем ни ночью не давали ему покоя.

Принц Вюртембергский, получив от Платена призыв о помощи, послал к Трептову отряд генерала Кноблоха. Но едва тот вступил в город, как Румянцев окружил его и начал сильнейший обстрел из пушек.

Офицеры насели на Кноблоха:

— Надо сдаваться, иначе нас всех перебьют.

Поскольку в городе Платена не оказалось, к которому они спешили на помощь, у кого-то блеснула догадка:

— Платен пленен, что же нам остается делать?

Это убедило Кноблоха, и он велел поднять белый флаг и трубить сдачу.

В плен Сдалось полторы тысячи солдат и шестьдесят один офицер во главе с генералом.

Но Платен упорно стремился к Кольбергу на соединение с принцем. Войдя в Гольнау, он наконец-то обрел относительный покой, правда всего на сутки. На второй день на город налетели казаки с гусарами под командой подполковника Суворова и выбили Платена, пленив два пехотных батальона и фуражиров.

Платен в отчаянье послал к принцу еще гонца: «Где ваша помощь?»

— Идиот! — ругался принц. — Его послали ко мне на помощь, а он просит ее у меня.

— Но он находится в кольце врагов, ваше высочество, — сказал адъютант.

— А я где? Задницу море лижет, в нос русские пушки лупят.

Если уж сам командующий был в таком настроении, то что было говорить о рядовых. Среди них пошел слух, что русские пленных не убивают, и началось дезертирство из Кольберга.

— Надо что-то делать, ваше высочество, — досаждал принцу комендант. — Если так дальше пойдет, я скоро останусь без солдат.

— Расстреливайте дезертиров.

— Не поможет, ваше высочество.

— Как не поможет? Только строгостью можно поддержать дисциплину.

Комендант, вздыхая, отмалчивался. Будто он не знает без принца, что дезертиров надо наказывать. Намедни велел капралу расстрелять одного, а он вместе с ним бежал к русским. Но сообщать об этом принцу не стал, лишняя ругань и попреки.

Наконец в ночь на 3 ноября, когда над окрестностью опустился густой, как молоко, туман, принц решил все же пойти на соединение с Платеном. Коменданту наказал:

— Держитесь. Как только мы соединимся, станем пробиваться к вам на выручку.

«Ври больше, — думал комендант. — Свои шкуры спасать будете».

Однако вслух сказал вполне по-солдатски:

— Слушаюсь, ваше высочество. Будем держаться до последнего.

О том, что, воспользовавшись туманом, принц Вюртембергский ускользнул, Румянцев узнал уже днем, когда туман рассеялся и засияло солнце. Сообщили ему об этом дезертиры.

И Румянцев велел атаковать северо-восточное укрепление Вольфсберг, оставшееся почти без защиты после ухода принца.

Вольфсберг был взят, а пушки его повернуты на Кольберг.

Румянцев понимал; куда и зачем ушел принц, и хотя тоже мало верил в его возвращение, однако решил форсировать события. Приказав открыть беспрерывный огонь по крепости, он стал готовить войско к штурму.

Во-время пушечной пальбы, продолжавшейся днем и ночью, какой-то снаряд угодил в пороховой погреб крепости. Раздался сильнейший взрыв, и докатившейся волной кое с кого сорвало шапки. Русские пушкари восторженно кричали, поздравляя друг друга:

— Все! Спекся Кольберг!

Кончался в крепости и провиант, и комендант послал в русский лагерь парламентера с заявлением о капитуляции.

Румянцев взял бумагу с условиями, предложенными комендантом, затем потянулся за пером, умакнул в чернила.

— Никакой музыки, никаких знамен! — И решительно вычеркнул слишком горделивые статьи. — Сдались бы сразу, не проливая крови, можно бы было выпустить вас с музыкой. А ныне вы все военнопленные. Только капитуляция.

Сразу же были введены в город русские полки. Весь гарнизон взят под стражу, на бастионах у пушек встали русские артиллеристы.