Salvatio. В рассветной мгле

Около стены лежали несколько человек — с ними профилактическая работа была, похоже, проведена основательно. Один приподнял окровавленную голову и слабым голосом произнес:

— Всё… правильно… С нами… иначе нельзя…

— Козел, — тихо и внятно ответил ему Виктор. Сам он уже схлопотал по ребрам — не сильно и без последствий: вовремя упал на землю и сгруппировался.

Где Антон? Они почти преодолели те спасительные сто метров, когда их буквально смело стадо перепуганных клерков, за которыми с веселым гоготом неслась туча черной саранчи…

…Вон он. Увернулся от одной дубинки, перепрыгнул через другую, бежит к злосчастной арке. Быстрее, парень, быстрее. Там уже скрылись двое или трое. Похоже, двое «соколов» заметили брешь… Виктор поднимается и тоже бросается бегом. Саранча летит наперерез.

…Какой-то щуплик красиво навернулся через вовремя подставленную Дормином ногу и шикарно шлепнулся на мостовую всем телом. Сержант отвернулся было, но вдруг понял, что уже где-то видел сбитого с ног. Тот самый, который толкался! Расплывшись в кривой улыбке, Дормин подошел ближе. Лягушонок без особого успеха попытался подняться. А вот тебе пинка: лежать! Э, да это же один из тех троих… стоп, их велено брать всех четверых разом. Троих он видел, а кто четвертый? А, какая разница. Дормин понял, что не может отказать себе в удовольствии, и ухватил дубинку сразу двумя руками.

Виктор добежал до арки первым. Черные с палками должны были быть еще далеко, а Антон — совсем рядом, но когда он обернулся, оказалось, что все наоборот. Перед тем, как его самого сбили с ног, Виктор успел увидеть, как над пытающимся подняться Антоном навис верзила в форме, как с деловитой обстоятельностью палача поднял над собой дубинку и в следующий миг обрушил ее на голову лежащей жертве.

* * *

И страж у врат искал меня и все, кто был одной с ним тайны причащён, глумились надо мной. Лишь на тебя мне уповать, о Горний Свет, явись и в милосердии своем спаси меня! Чтобы не стал я частью этой Тьмы; даруй мне силу видеть и сквозь дым, сквозь ненависть, и бедствия, и гнет… услышь меня…

II. Exodus

Father see that I have tried

To build a world with only me inside

Millions of flowers surround my bed

Now I still grab for stars and I can reach them all

Adrian Hates [15]

Ветер будто старый искусный знахарь бродит по древним лесам и бескрайним лугам… Собирает бесчисленные запахи трав, и каждый из них — как бальзам на едва зарубцевавшиеся раны. И дышишь, дышишь, и не можешь надышаться вдосталь, и чувствуешь, как отпускает тяжесть, давившая на плечи столько лет.

15

Отец мне свидетель, я пытался Построить мир, в котором не будет никого, кроме меня, Миллионы цветов окружают мое ложе, Но я по-прежнему протягиваю руки к звездам, и могу дотянуться до них всех (Адриан Хейте. Diary of Dreams)

Косые лучи солнца пробиваются сквозь зеленую вязь и согревают поросшие мхом стволы сонных деревьев. Лес наполнен звуками срывающейся с листьев дождевой воды, и гомон бесчисленных птиц уносится в поднебесье. Только что отшумела гроза, и где-то издалека нет-нет да и доносятся еще глухие раскаты грома. Но прямо над головой — бездонная синева… И вода, разлитая по всей долине, отражает ее: двойная бесконечность и ввысь, и вглубь. Бескрайние, залитые предзакатным солнцем просторы. Пройдет час, другой, и поднимется над мокрой травой туман, и засверкают в чернеющем небе созвездия — вспомню ли я их названия?

На востоке воцарилась огромная, похожая на сказочную горную цитадель, туча; совсем еще недавно она, иссиня-черная, обрушивала на землю свой неистовый гнев, теперь же, словно успокоившись, величественно сверкает в вечерних лучах, обвитая прозрачными рукавами случайных перистых облаков. Кажется, вечно можно рассматривать эти полупризрачные уступы, хребты и замки. Мешают лишь счастливые слезы на глазах.

Радость… Почему ты всегда приходишь в слезах?

По небу плывет крошечное облачко. Оно будто бы темнее остальных и движется странно…

…против ветра. Против ветра летит оно, стремительно разрастаясь, расплываясь черным пятном. Несколько мгновений, и оно разъедает полнеба, и вот уже из черного провала в лицо несется сухой, душный ветер с запахом бетонной пыли, и ржавчины, и вездесущего едкого дыма. Прямо на глазах, как из-под земли, стремительно прорастают темные прямоугольные здания, и их бессчетные глазницы пусты, и все равно я знаю: они видят меня.

Оглушительный скрежет, свирепый, пронзительный вой заполняют голову; оскорбленный Гемармен требует, чтобы я вернулся, немедленно, покорно, и в этой какофонии слышатся проклятья и обвинения… и мне нечего им возразить.

Счастливый сон прерван, последние невесомые тени иллюзий унеслись вместе с пылью; беспомощный и обезволенный, я стою среди случайных нагромождений стали и бетона и чувствую, как внутри и вокруг меня закручивается вихрь из бессвязных слов, понятий, имен, случайных чисел, и как вихрь этот, становясь все плотнее, обращается в чуждую сущность, в антропоморфную дымную фигуру — воплощение чьей-то воли, невыразимо могуществен ной и жестокой. И я лишь горстка праха перед этим застывшим на месте ураганом. Я глухой, немой, пустой внутри человечишка, и куда мне бежать от этого? Куда бежать от самого себя?.. Куда бежать от сознания, что любое счастье, любая радость — грех, куда бежать от собственной жажды страдания?..

10 мая,8:54. Библиотека Анзиха

Из выбитой двери доносились грохот и ругань. Наконец, как ошпаренный, наружу вылетел Анзих и тотчас же угодил в железные объятья бравого сотрудника Службы общего контроля. Тот моментально выкрутил библиотекарю руки и поставил его на колени лицом к капитану. Щелкнули наручники.

По-военному заложив руки за спину и расставив ноги, Сесиль стояла у стены и смотрела в открытую дверь. На этот раз на ней была серая камуфляжная форма с капитанскими погонами и кепка с кокардой и длинным козырьком. Сегодня Бержер надвинула ее на глаза куда ниже, чем полагалось по уставу.

Возле ее ног на полу белели две канистры с бензином.

Из двери вывалился очень довольный Дормин.

— Больше никого? — спросила Бержер.

— Нет, капитан. Но там…

— Я знаю, — перебила его Бержер и кивнула на канистры. — Займитесь.

Дормин с видимым удовольствием козырнул, поднял канистры и утопал обратно. Бержер подошла к Анзиху и, наклонившись прямо к его уху, тихо спросила:

— Давно он тут был в последний раз?

— Кто?! — окрысился Анзих.

— Ты знаешь, о ком я, — ответила Бержер и тут увидела, что подручный Дормина отводит руку для удара. — Не сметь!!! — рявкнула она так свирепо, что оторопевший «сокол» даже отступил на шаг. — Идите проверьте два этажа под нами, там могут быть сообщники.

«Сокол» нехотя отправился вниз.

— Так давно он тут был? — полушепотом спросила Бержер.

— Давно! Сволочь, это так ты благодаришь его за спасение?! — прошипел Анзих.

— Да. Так. Он спас меня, а теперь я спасаю его. Прости, что не тебя, — тихо ответила Бержер, проверяя наручники на арестованном.

— Никого, капитан, — доложил вернувшийся «сокол».

— Уведите. Оформите за тунеядство. Узнаю, что били, лично пристрелю, ясно? — Бержер так посмотрела на рядового, что он только мелко закивал.