Salvatio. В рассветной мгле

— Какой-то большой тарарам в северной стороне… И… да, стервятники полетели туда… Проскочили мимо тоннеля! Бегите, встретимся внизу!

— Вперед, — сказал Велиал.

30 апреля, 5:49. Подземка

Станцию «Улица Мирлэ» забросили лет пять назад, когда ей стало совсем некому пользоваться. Все окрестные кварталы обезлюдели. Ее-то и облюбовали буклегеры, пользовавшиеся ее техническими помещениями для временного хранения своей добычи. Впрочем, с недавних пор делать это стало сложнее — появились конкуренты.

…Когда измотанные долгим переходом буклегеры наконец-то оказались на платформе, оказалось, что на ней тут и там горят костры. Перед группой образовалась шеренга из восьми тел, судя по запаху, давно не мывшихся. Выражения лиц были самыми негостеприимным.

— Vesceara do kolibi [8] , — громко произнес Оберон, несмотря на то, что было уже утро.

— Каких будете? — угрюмо спросил вожак.

— Книжных мы, — ответил Оберон веским тоном и добавил: — Клементу привет и всяческое почтение.

8

«Вечер в хату» (уг. — жарг., нортэмп.)

— А… Так, hegezhti [9] , расходимся, — тела торопливо вернулись к кострам.

Буклегеры забрались в захламленное помещение, бывшее когда-то комнатой отдыха работников станции. Как ни странно, освещение и, что еще более важно, вытяжка здесь всё еще работали.

Стащив с себя рюкзаки, путники расстегнулись, сняли респираторы и маски. Вид у всех усталый, на лицах пот, но эта остановка будет непродолжительной. До полноценного отдыха еще далеко.

Кернун ушел в одну из раздевалок — переодеваться в сухое. Альва сразу же достала из своей сумки какое-то малоприметное устройство и вышла наружу.

9

«Нифеля» (уг. — жарг., нортэмп.)

— А Клемент — это…? — спросил Золтан, вытаскивая добычу из рюкзака.

— Местный sczerbann [10] , — ответил Виктор — Редкая сволочь.

— Я ободрал в карты его самого и двух его шулеров в придачу, — с усмешкой пояснил Оберон. — И на правах выигравшего заключил концессию: мы здесь чалимся, а нас не трогают. И даже не грубят. А поскольку все происходило при свидетелях, то покамест договор будет выполняться. Хотя не знаю, как долго.

— Иначе говоря, тут лучше особо не расслабляться и не задерживаться, — добавил Белиал. — Пока Альва ставит камеру, я пойду гляну, что там на выходе.

10

Уголовный авторитет, вожак (нортэмп.)

Белиал вышел. Остальные принялись развешивать отсыревшие рюкзаки; Сарацин выволок из угла здоровенный ящик, в котором лежали «панцири» — кожаные жилеты со множеством широких карманов. Их надевали под верхнюю одежду. По карманам распихивали книги, по одной-две в каждый.

Оберон, на правах сегодняшнего предводителя, вскрывает свертки и выкладывает книги перед собой стопками. Девять брикетов по пять-семь книг в каждом. И шесть человек. Получится по семь-девять книг каждому, плюс-минус.

Альва вернулась, первым делом надела панцирь, затем вытащила из сумки ноутбук и вперилась в экран холодным, внимательным взглядом.

Восемь лет она прослужила в израильской разведке, потом отправилась учиться. Ее будущий муж тогда читал лекции в Еврейском университете Иерусалима, где они и познакомились.

Вместе они изъездили полсвета — Оберон надолго застревать на одном месте не любил, какие бы выгодные контракты ему ни сулили. Но восемь лет назад они приехали навестить родных Оберона в Метрополисе — тяжело хворала его сестра, — и через две недели Нортэмперия без предупреждения закрыла границы. Власти заявили, что готовы выпустить Альву на родину, но только ее одну. Она осталась с мужем.

— Все нормально? — спросил Оберон.

— Пока да, — ответила Альва, — но на платформе какое-то шевеление, и мне это не нравится.

— Тогда не будем терять времени, — сказал Оберон. Буклегеры расселись в круг за исключением Альвы и пристроившейся рядом с ней Навсикаи.

— А где Белиал? — спросил Сарацин.

— Я здесь, — откликнулся Белиал, входя в дверь. — Наверху тишина, но там вокруг слишком открытое пространство. На всякий случай, в конце коридора проход в диспетчерскую, а дальше есть путь в подвалы близлежащего техцентра. Я был там на днях.

— Главное, есть куда отступать, — сказал Кернун.

— Ладно, начнем, пожалуй, — произнес Оберон. — Итак, наш первый лот: У. Элтар, «Программирование промышленных контроллеров». Кому?

— А вот возьму, — сказал Белиал. Оберон протянул книгу ему.

— Смотрим дальше: У. Чосер, «Малые поэмы» в подлиннике. Если никто не возражает, я их прикарманю.

Поскольку возражений не было, Оберон затолкал книгу в передний карман панциря.

— Так… И. Виттар, «Радиоэлектронная борьба», издание самого начала века.

Альва протягивает руку, не отрывая глаз от монитора. Книга передается ей.

— Так, а это что?.. «Filiocht Ghaelach» [11] , — Кернун, это по вашей части, — книга передается гаэлисту.

— У-у-у, какое сокровище, — бормочет он. — Навсикая, с меня переводы всего, что может вас заинтересовать.

Навсикая с благодарной улыбкой кивает.

— Что тут у нас еще? Ой, свят-свят-свят, — Оберон поднимает над головой две одинаковые книги в желто-черных обложках. Шандор Клаас Аркэндель, «Кто на самом деле ниспроверг Традицию» и его же «Восстановление Солярной империи».

11

«Гаэльская поэзия» (ирл.).

— Чего только не приносит река, — прыснул Золтан.

Аркэндель в свое время оказался сущим Циннобером от истории и литературы. Инженер-экономист по образованию (злые языки уверяли, что незаконченному), в первое десятилетие века он стал штамповать одну за другой «исторические» книги, в которых с большим апломбом объяснял, «что и почему происходит» в Нортэмперии. Его объяснения, довольно топорные по языку, неизменно сводились к иностранным заговорам, которых «не могло не быть». Подтвердить свои доводы ссылками на какие-либо документы и свидетельства Аркэндель не мог, да и не пытался этого делать. Вместо этого он занимался разведением поклонников, которые остервенело тиражировали его идеи и заклевывали всякого, кто смел возражать.

И вышло почти как с Маханди: сначала серьезные ученые Аркэнделя игнорировали, потом насмехались, потом пытались освистывать и не пускать его в университеты. Доходило даже до потасовок, в одной из которых Виктору довелось поучаствовать.

А потом — а потом уже не осталось в Нортэмперии никакой исторической науки, один только Аркэндель. Правда, лет десять назад и его партию, и его самого тоже на всякий случай запретили.

— Вагант? — Оберон протягивал книги Виктору.

— Давайте. Кобольду сторгую. Спасибо.