Сальватор

– Да возможно ли это? – воскликнул «Длинный Овес», растерянно глядя на господина Жакаля.

– Вам, безусловно, известно, что сегодня утром был обнародован новый состав кабинета министров? Так вот, несчастный, вы – один из зачинщиков смены правительства. Вас считают опасным человеком. Поэтому я решил, что пока затихнут волнения в столице, лучше будет, чтобы вы находились в надежном месте, где бы вы могли спокойно и безмятежно подумать обо всем.

– Ах, добрый мой хозяин! – воскликнул «Длинный Овес», бросаясь в ноги господину Жакалю. – Перед лицом всемогущего Бога клянусь, что ноги моей больше не будет в Монруже.

– Слишком поздно, – сказал господин Жакаль, вставая и нажимая на кнопку звонка.

– Пощадите, милый хозяин! Пощадите! – завопил «Длинный Овес», проливая горючие слезы.

В кабинет вошел Коломбье.

– Пощадите! – повторил «Длинный Овес», вздрогнув при виде свирепого полицейского, чьи обязанности были ему прекрасно известны.

– Слишком поздно, – повторил суровым тоном господин Жакаль. – А теперь встаньте и проследуйте за этим человеком.

«Длинный Овес», увидев раздражение на лице господина Жакаля и поняв, что дальнейшие разговоры бессмысленны, пошел за полицейским, скрестив руки на груди, чтобы походить на мученика.

Когда «Длинный Овес» вышел, господин Жакаль снова позвонил.

Появился исправник и объявил о приходе Карманьоля.

– Пусть войдет, – сказал господин Жакаль.

В кабинет не вошел, а скорее влетел провансалец.

– Чем могу быть вам полезен, патрон? – спросил он распевно.

– Все очень просто, Карманьоль, – ответил господин Жакаль. – Во скольких простых кражах вы повинны?

– В тридцати четырех. Их столько же на моем счету, сколько мне лет, – довольно весело ответил Карманьоль.

– А сколько вы совершили краж со взломом?

– Двенадцать, сколько месяцев в году, – тем же тоном ответил марселец.

– А покушений на убийства?

– Семь, сколько дней в неделе.

– Таким образом получается, – подводя итог, произнес господин Жакаль, – вы тридцать четыре раза заслужили тюремное заключение, двенадцать раз каторгу, семь раз казнь на Гревской площади. В итоге это составляет пятьдесят три более или менее суровых приговора. Таков итог вашей деятельности?

– Да, таков итог моей деятельности, – беззаботно подтвердил Карманьоль.

– Так вот, дорогой друг, ваши приключения наделали слишком много шума. И я принял решение немедленно выслать вас отсюда.

– В какую же часть света? – спросил по-прежнему не подозревающий опасности Карманьоль.

– Полагаю, что вам должно быть совершенно безразлично, в каком уголке земного шара вы будете проживать.

– Да, лишь бы этот уголок не находился на берегу моря, – ответил провансалец, который начал смутно видеть в том месте, которое избрал для него господин Жакаль, темные туманы Бреста и яркое солнце Тулона.

– Так вот, умнейший Карманьоль, вы, к сожалению, правильно угадали то живописное место ссылки, куда я намерен вас отправить.

– Ах, мсье Жакаль, – заставив себя улыбнуться, произнес балагур из Марселя, – вы, несомненно, хотите меня постращать?

– Чтобы я вас стращал, милый Карманьоль?! – удивленным тоном переспросил господин Жакаль. – Да разве я когда-нибудь стращал таких честных слуг, как вы?

– Если я вас правильно понял, – сказал со смесью веселья и грусти в голосе уроженец Прованса, – вы предлагаете мне вернуться на каторгу.

– Вы правильно все поняли, изобретательнейший Карманьоль. Именно на каторгу. Но я пойду вам навстречу. Вы ведь сирота?

– От рождения.

– У вас нет ни друзей, ни родных, ни дома? Вот я и хочу дать вам дом, родных и друзей. На что вам жаловаться?

– Давайте перейдем к делу, – прямо заявил марселец. – Куда вы хотите меня отправить: в Рошфор, в Брест или в Тулон?

– Из трех этих мест вы вольны выбрать сами, что вам больше по душе. Но поймите меня правильно, умнейший Карманьоль, я отсылаю вас от себя вовсе не за ваши прошлые грехи, а для того, чтобы дать вам возможность проявить ваше усердие и вашу преданность.

– Не понимаю вас, – возразил провансалец, действительно не улавливая, куда клонит господин Жакаль.

– Сейчас объясню, нетерпеливый Карманьоль. Вам ведь небезызвестно, что надлежащим образом организованная охрана джентльменов, находящихся в Бресте и в Тулоне, является традиционным способом, с помощью которого любая держава осуществляет соблюдение порядка в этих исправительных учреждениях.

– Понял вас, – сказал марселец, слегка нахмурив брови. – Из ранга шпика вы хотите перевести меня в разряд подсадной утки?

– Вы правильно сказали, сообразительный Карманьоль.

– Думаю, – без тени веселости в голосе сказал провансалец, – что вы слышали о тех страшных расправах, которые чинят заключенные над стукачами и подсадными утками?

– Мне это известно, – сказал господин Жакаль. – Потому что эти стукачи на самом деле ослы. Будем же снисходительны: не будьте ослом, будьте лисой.

– И как же долго может продлиться эта необычная командировка? – жалобно спросил Карманьоль.

– Столько времени, сколько понадобится для того, чтобы поутихли слухи, которые ходят насчет вас. Поверьте, что очень скоро я начну по вам скучать.

Карманьоль опустил голову и ушел в раздумье. Помолчав с минуту, он сказал:

– Вы серьезно? Это – реальное предложение?

– Более, чем реальное, более, чем серьезное, дорогой друг. И я сейчас вам это докажу.

Господин Жакаль во второй раз нажал на кнопку звонка. На пороге снова появился Коломбье.

– Проводите этого господина, – сказал полицейскому господин Жакаль, указывая на Карманьоля, – и доставьте его туда, куда я вам уже говорил, со всеми знаками внимания по отношению к нему.

– Но ведь Коломбье отведет меня сейчас в тюрьму! – воскликнул несчастный Карманьоль.

– Конечно! И что с того? – сказал господин Жакаль, скрестив руки на груди и сурово глядя прямо в глаза своему пленнику.

– Ах, простите, – сказал провансалец, немедленно поняв значение этого взгляда, – я-то полагал, что мы шутим.

И, обращаясь к Коломбье с видом человека, уверенного в том, что на каторге не задержится, сказал:

– К вашим услугам.

– Этот Карманьоль что-то слишком весел для человека в его положении, – прошептал господин Жакаль, брезгливо глядя вслед выходящему марсельцу.