Самайнтаун
Шрифт:
Лорелея пела в последний раз. И разговаривала наверняка тоже.
Ибо уже спустя минуту после того, как микрофон включился, крови у нее набрался полный рот.
И все же оно стоило того. Она не смогла бы найти более подходящего слова, чем тот самый «резонанс», чтобы описать происходящее на сцене. Если их с Душицей голоса были нитями, то музыка – иглой, что сплетала их воедино. Гитара, бас и синтезатор завязывали узлы, и два звука действительно превращались в один сплошной – мелодию Самайна. Хотя Лора и Душица никогда прежде не пели вместе, они, две девы из воды, словно самой водой и были связаны. Нота к ноте, слово к слову, дыхание к дыханию. Душица, на удивление покорно уступив Лоре ведущую партию, изящно и аккуратно вшивала свой глас
Старые мозоли покраснели на огрубевших за годы репетиций пальцах Лоры, а новые – взбухли. Она отказалась пренебречь барабанами, когда Душица предложила ей это, и тоже играла. Так же остервенело, как всегда, и даже чуть отчаяннее. В этот раз на бронзовые тарелки, однако, выливалась не боль и злость, а скорбь, вина и тайная надежда, которую Лора имела наглость продолжать питать даже после всего того, что натворила. Из-за того, как близко Лора наклонялась к микрофону, тот порой фонил. Свой же Душица держала в руках, отплясывая с ним, как с шестом, и разбрызгивая повсюду кровь, что еще капала с ее одежды. Несмотря на то что на самом деле их никто не слушал – только слышал, сейчас она выкладывалась ничуть не меньше, чем на всех своих концертах. Люди оторопело брели мимо, все еще неподвластные в себе, и площадь стремительно пустела.
«Уходите, – продолжала твердить им Лора через песнь. Она вплетала в нее наказ, как очередную нить в кружево пестрого платка, в который заворачивала всех и каждого, эту же нить к их умам протягивая и обвязывая в несколько слоев. – Домой уходите! Прячьтесь, спасайтесь. Уходите, уходите скорее!»
Здесь белладонна – приправа, а не яд,Надень-ка, дружище, лучший свой наряд!Туман давно окутал этот край,Садись, смерть заварит тебе чай.Однажды мы сгорим в своих грехах дотла,Но здесь такая жизнь нам всем мила,В Самайнтауне, друг, о смерти нет тревог,В Самайнтауне никто не одинок.Глаза Лоры закрылись. Пальцы сжали барабанные палочки. Русалочьи чары заплелись еще крепче, распуская любые другие – и ведьмовские, и чьи-либо еще. Голос продолжал звенеть, порождая их, а бутылки продолжали лопаться и разлетаться вдребезги на пару с витринами магазинов через дорогу. Концерт удался на славу…
А затем голос у Лоры вдруг сорвался. Во рту растеклась соль моря, которому Лорелея больше не принадлежала, и соль крови, которой истекали ее голосовые связки.
– Лорочка? – Душица оглянулась на нее, едва заслышав, как та фальшивит. В белых глазах без зрачков отразилось исказившееся лицо Лоры с губами красными, будто она объелась клубники. – Лора, мне кажется, пора заканчивать!
«Еще не все», – подумала Лора, пересчитывая взглядом оставшихся на площади людей. Вслух она, однако, ничего не сказала, потому что знала – если сейчас замолчит, вновь запеть уже не сможет. Поэтому Лора лишь махнула головой и зажмурилась, распеваясь снова, изо всех сил взывая к жемчужным чешуйкам на своих ногах, к остаткам истинной русалочьей сути. Горло опухло, каждый вздох был мучительно болезненным и горячим, словно воздух, прежде чем дойти до легких, прорывался через раскаленное железо. Тогда она сложила рот в безупречную форму «О» и запела, как поют сирены – растягивая одну единственную гласную, извлекая чистый звук уже без слов. Так давление на голосовые связки ослабло немного – но все еще недостаточно. Кровь, переполнив рот, хлынула у Лоры между инстинктивно стиснувшимися зубами в попытке ее сдержать. Багровые ручейки побежали вниз по шее, к вырезу истрепанного фейского платья, образовывая в ложбинке под корсетом рубиновое колье. Лора поперхнулась,
окончательно закашлявшись, и принялась отплевываться.А потом попыталась запеть опять.
– Ну все, хватит! – воскликнула Душица, бросаясь к ней.
Лора выронила барабанные палочки и схватилась за свое горло, проглатывая очередную порцию крови и пытаясь не заплакать от обиды, когда уже не смогла издать ни звука, даже это пресловутое «О». Клавишница, чей синтезатор стоял в метре от установки, сочувственно покосилась на нее сквозь выкрашенную в зеленый челку. Как и другие, она продолжала играть, но в этом больше не было никакого смысла. Резонанс прервался, и их чары – тоже.
– Все, Лора! Все уже почти разошлись! Посмотри!
Душица схватила Лору за плечи, перегнувшись через ее барабанную установку, и хорошенько встряхнула, заставляя Лору наконец-то открыть глаза. Площадь под сценой действительно почти опустела: их чары увели если не всех, то большинство жителей. Остальные, по крайней мере, разбуженные, разбредались сами, как только понимали, что к чему. Ни одной остроконечной черной шляпы в толпе больше не было видно – все ведьмы куда-то разбежались, кругом виднелись лишь мертвые медвежьи тела и разваленные декорации с растоптанными рыжими тыквами.
Интересно, что происходит сейчас на Темной стороне? Может ли быть такое, что пение Лоры и на Джека подействовало? А на Ламмаса? Как много людей они успели убить? Не бросятся ли теперь по домам вытаскивать горожан из их постелей? В безопасности ли Самайнтаун?
Как ответ на этот вопрос перед лицом Лоры возник болотный огонек, на сей раз такой же немой, как и она. Он мигнул несколько раз, застрекотал, как кузнечик, и сорвался вниз со сцены, а затем побежал-побежал по мосту вместе с остальными огоньками, стягивающимися туда из всех фонарей. Лора и услышала от них только шипящее эхо:
«Остановите Колесо! Остановите Колесо! Это он сам заставляет его крутиться!»
– Что? Что такое? Что ты хочешь? – встрепенулась Душица, когда ее, недоуменно смотревшую вслед болотным огням, Лора дернула за запястье в звенящих серебряных браслетах. Та вскинула редкие брови, тоже фиалковые, как волосы, и покачала головой. – Отвезти тебя туда?.. Нет-нет, даже не проси!
Лора, однако, продолжала тыкать пальцем в сторону моста, другой рукой цепляясь за юбку Душицы, блестящий ремень и руки, которыми та пыталась от нее отбиться. Фыркнув, Лора в конечном счете сама раздраженно покатилась к краю сцены, но чуть с нее не навернулась, потому что после Призрачного базар пандусы, как назло, убрали.
– Ох, ладно, подожди ты!
Душица цокнула языком, и Лора вдруг почувствовала, как нечто поднимает ее в воздух, выталкивая из коляски. Душица взяла кресло за спинку в одну руку, а саму Лору – в другую, причем закинула последнюю себе на плечо с такой легкостью, будто не мавкой была, а атлетом. Спустя секунду сцена и изумленные лица группы закружились у Лоры перед глазами, кровь снова закапала изо рта Душице на спину, когда та спрыгнула на площадь и бросилась бежать.
16
Помни, кто тут настоящий Тыквенный Король
Когда дитя находит мать, первый его порыв – заключить ее в крепкие объятия. Однако феи Неблагого двора об объятиях знали мало. Для них не было более сокровенного момента, проявления привязанности, чем укусы, с которыми они налетели на Титанию, едва завидев, и алая кровь, которую она позволила им пить, как грудное молоко.
Маленькие, пронырливые, размером всего с мизинец, но с челюстями хваткими, как у волков, они едва не сорвали с петель дверь в Волшебную страну, ринувшись на ее зов и сладкий запах людской плоти. Какое-то время Титания даже не двигалась, позволяла им ею кормиться, ибо только так она могла искупить свою вину. Ее руки поднялись над головой с венцом из паутины, спина выгнулась, чтобы как можно больше детей прильнуло к нежной коже боков и ребер. Звенели перламутровые крылышки, как у бабочек, с изящных раздвоенных завитков сыпалась пыльца. Феи, одинаково изголодавшиеся что по еде, что по материнскому теплу, вгрызались в Титанию намертво, но благодаря этому она и смогла увлечь их за собой. Так шлейф из волшебного звона, янтарного сияния и капель крови, которые скатывались по ее нагому телу, протянулся тропою через лес.