Самайнтаун
Шрифт:
– Джек, – раздалось за спиной. – Тебе и правда лучше уйти.
Ральф. Ну конечно. Почувствовав запах сигаретного дыма и горького «Ихора», а затем и примесь цветочной пыльцы вместе с ними, Джек только хмыкнул. И снова никакого удивления – это было предсказуемо.
– Все-таки и ты тоже, – вздохнул он только, обернувшись к нему, привалившемуся спиной к дверному косяку сразу же, как прислуга его впустила. Ральф передвигался удивительно тихо для медведя, когда сам того хотел.
– Я просто не хочу, чтобы вы тут, парни, подрались, – ответил он небрежно, скрещивая руки поверх кобуры с торчащим из-за пояса «глоком». Джек не понял, был ли этот жест угрозой или же Ральф держался за пистолет по привычке, но на всякий случай тоже поворошил Барбару ногой, будя. – Да и выглядишь ты паршиво.
В чем – в чем, а в одном Ральф был прав: Джеку казалось, что он разваливается на части, причем не только там, где шея соединялась с тыквой, но и во всех других местах тоже. Сражения и ярость выжали из него все соки, оставив лишь болезненное чувство слабости, как после перенесенного на ногах гриппа. Барбара была точно такой же, ибо она всегда разделяла с ним все – от мыслей до эмоций. Так что едва ли ей было сейчас под силу собраться во что-то тяжелее трости. В таком состоянии Джек бы и Винсенту не смог преподать заслуженный урок, не то что одолеть Ральфа.
Весь город разделился для Джека на две части, подобно Светлой и Темной, – одной половине людей доверять он больше не мог, а другую по-прежнему должен был защищать, поэтому не имел права втягивать во все это. Колеблясь, к какой же части отнести Ральфа, Джек одним тыквенным глазком заглянул в его шкаф – точнее сказать, берлогу – и обнаружил, что медведь там спит на обычной подстилке, а не на цветах. Могло ли это гарантировать, что он не на стороне Ламмаса, как Винсент? Вряд ли. Ральф ленивый, но не тупой – он мог выторговать с ним сделку и на своих условиях, без всяких там оков.
Вид с крыльца особняка на новенький автомобиль, на котором тот приехал, подтвердил эту догадку.
– У тебя новая машина, Ральф?
– Ага. Давно пора было ту побитую развалюху сменить.
– Выглядит дорогой…
«Уж точно дороже, чем может позволить себе шериф даже на те взятки, что я когда-либо перечислял ему из фонда», – мрачно подумал Джек. Ральф только ухмыльнулся и пожал плечами.
«Тот, кто может заставить цвести что угодно…»
Джек вздохнул, оглянулся еще раз на коридор, в конце которого за добротной дверью спала Доротея, и вышел на улицу, куда его все-таки выпроводили. Листья захрустели под подошвой. Шаг замедлился, когда к хрусту этому присоединился скрип прогнивших от сырой осени половиц крыльца. Винсент зачем-то нагнал его, ветер трепал его тонкую белую рубашку на груди и волосы, в которых прибавились новые седые пряди.
– Всего несколько горожан… – пробормотал он Джеку вслед. – Несколько горожан, на которых он укажет пальцем, в обмен на сына… Разве это так много?
– Нет, Винсент, – ответил Джек, застигнутый врасплох его признанием и сочувствием, которое вдруг испытал от этого. – Это немного. Даже наоборот… Этого слишком мало, чтобы воскресить мертвого, потому что воскресить мертвых невозможно.
В Крепости царил не меньший кавардак, чем в центре Самайнтауна, а все потому, что Францу было скучно.
– Может быть, в «Правду и ложь» сыграем? Ну, как на Рождество, когда мы развели Джека и выяснили, что у него…
– Нет.
– А в покер? Я тут научился парочке приемчиков…
– Нет.
– А может, тогда…
– Нет.
– Да блин! Вы хоть дослушайте!
Вместо веселья Титания предпочла обрастать хищными цветами и плодами терна, засев на своей тахте под окнами, и чай в кружке, должно быть, уже оледенел – она держала его в руке с час, но не сделала ни одного глотка, увлеченная своей книгой в зеленом переплете. Лора тоже не отличалась разговорчивостью даже по своим привычным меркам, будто тогда в «Жажде» она побывала не на репетиции, а на приеме у психолога. Исчезли замечания, колючие, как те бритвы, что Франц, присвистывая, раскладывал на полочках в шкафу, только-только купленные у очередного торгаша проклятиями. Презрительные взгляды из-под вылезшей из заколок челки, раздраженный хруст леденца или щелканье жвачки, попытки укатиться поскорее в свою спальню, едва кто-то присаживался рядом ненадолго, – все это тоже куда-то подевалось. Тушь под
нижними ресницами размазалась, будто Лора забыла обновить вчерашний макияж, прежде чем спуститься. Она сидела в той же растрепанной одежде, которую носила два дня назад, и что-то там перебирала у себя в карманах пальцами, делая вид, что смотрит телевизор. Франц не решился сказать ей, что кассету в видеомагнитофоне зажевало, и одна и та же сцена крутится уже пятый раз подряд.Час назад Джек, которого никто не видел со вчерашнего дня, позвонил им на домашний и попросил, чтобы все они собрались в гостиной к его приходу. Неумение терпеливо ждать вкупе со встревоженным голосом Джека действовало Францу на нервы, как и вкус крови на языке, которую тот велел ему допить к началу Призрачного базара. Похоже, насладиться прогулкой меж надгробий и разномастных шатров не выйдет – они снова будут решать проблемы.
Надеясь справиться если не с ними, то с этой гнетущей атмосферой, от которой хотелось спрятаться под стол, Франц принес с чердака какие-то безделушки, которые откопал еще во время первых попыток себя убить, и принялся доставать то Лору, то Титанию по очереди. Хотя Лору, впрочем, все же чаще – это было безопаснее. Да и выглядела она сквернее, явно нуждаясь в ком-то, кто будет вести себя как придурок и как следует ее встряхнет. К счастью, Франц идеально подходил на эту роль. Он знал, что бесит, и потому научился бесить профессионально, даже мастерски. Нет, Лора не должна быть такой понурой! Она должна быть злой, огрызаться на него, колотить руками и закатывать глаза. Когда Лора не Лора, и Франц будто какой-то не Франц.
– Поздравляю, в этом месяце ты подхватишь гонорею, – сообщила она, когда Франц-таки уговорил ее во что-нибудь сыграть, и та наобум выудила из его мешка мятую колоду Таро. На бархатных черных рубашках расходились лучи истертой позолоты, а с лицевой стороны на них смотрели будто бы призрачные, эфемерные силуэты – краска на них тоже почти выцвела. Ключевые символы – кубки, пентакли, мечи и жезлы – были едва различимы.
Франц перегнулся к Лоре через обеденный стол, который они завалили старьем из мешка, и пристально посмотрел на карты, которые она разложила перед ним, как умелая мамбо.
– А? Какая еще гонорея? Я, конечно, не таролог, но и не слепой. Это же Императрица! Вон, смотри, баба в платке и короне нарисована…
– Так и есть. Императрица означает гонорею, – кивнула Лора серьезно, пряча карты обратно в колоду, прежде чем умело ее перетасовать. Франц даже обомлел, завороженный тем, как ловко двигаются ее пальцы. Учитывая, что о своих прошлых работах и жизни Лора особо не распространялось, это… навевало определенные мысли.
– Да ты все на ходу выдумываешь!
– Ничего не знаю, карты так говорят. Ты же сам просил меня, чтобы я тебе погадала, ну и вот. Смирись, судьбу не обманешь.
Франц усмехнулся, испытывая странное удовлетворение от того, что обжигающее равнодушие Лоры, граничащее с апатией, наконец-то распоролось об острие их давней вражды. Все вернулось к их «естественной динамике», как это называла Душица. Лора, кажется, даже заинтересовалась картами всерьез, принялась перебирать их и ворчать, насколько безвкусно они сделаны и на какой дешевой бумаге напечатаны. Тогда Франц решил закрепить результат – резко выхватил колоду у нее из рук, чтобы подразнить.
– Ауч! – воскликнул он, содрогнувшись, когда получил ударом локтя в пах. Карты посыпались у него из рук и разлетелись по воздуху, как листья. – Я просто посмотреть хотел! Почему ты так меня ненавидишь?
– Не льсти себе, – ответила Лора, собирая карты, приземлившиеся ей на колени и на подножку кресла. – Я ненавижу всех одинаково.
Обычно это звучало убедительно, но не сейчас. Карты с мягким шелестом легли на пол, и Франц, наклонившись, тоже подобрал несколько, а затем выпрямился и увидел, как Лора крутит одну из них в пальцах. Кажется, то была Звезда – обнаженная девушка не то покидала сияющую реку, не то собиралась в нее нырнуть. В одной руке она держала кувшин, а в другой – полумесяц, нитями тянущийся к звездному бархату неба. Ее белокурая копна развевалась за спиной, и Лора потянула пальцами обрезанный локон собственных волос, задумавшись о чем-то.