Самый медленный поезд
Шрифт:
Прихватив ведро с миногами, корреспондент следует за ним. Тут же собран "стол", вокруг которого разместились все пассажиры вагона: артистка, тетя Паша, девочка одноглазого. При чем артистка продолжает выкладывать из своего баула разную снедь: банку тушенки, банку консервированной американской колбасы, сухари, какие-то липкие конфетки. Черноглазая толсто режет хлеб.
– Кому змеи?
– кричит одноглазый.
– Я тоже хочу с вами, - говорит жена бригврача, пытаясь подняться с лавки, но черненькая начеку.
– И думать не смей!
–
– Врач, что сказал? И все!
Она щедро намазывает хлеб маслом, наливает в кружку молока и несет подруге.
– Ты бы раньше сама поела, Дусенька.
– Авось успею! Вон у нас стол какой!
– с гордостью говорит черненькая.
Меж тем остальные начинают энергично насыщаться.
– Я бы солененького чего съела, - говорит жена бригврача.
– А можно?
– И не сомневайся, - вмешивается тетя Паша.
– Я, когда первого своего ждала, одной квашеной капустой питалась.
Черненькая тянется за каким-то мясом, но тетя Паша ее останавливает.
– Нет, солонины ей как раз не положено. А вот соленый огурчик - вреда не будет.
Черненькая не без опаски берет за хвост миногу и соленый огурец, относит подруге.
В вагон робко, неуверенно входит неопределенных лет человек с размытыми чертами лица и чаплиновскими усиками, в старомодном пенсне. Садится у прохода на край скамейки.
– Товарищи, у нас новый попутчик!1 - объявляет артистка.
Черненькая с ее чуткой натурой немедленно отзывается на это сообщение:
– Эй, гражданин, просим к нашему шалашу! Человек так же робко, неуверенно подходит. Смотрит на роскошную снедь, непроизвольно проглатывает слюну.
– Не могу...
– тихим голосом произносит он.
– Мне нечем соответствовать... Я все потерял..
– Да будет вам, садитесь!
– и артистка освобождает ему место рядом с собой.
Человек неловко, застенчиво присаживается, затем, будто только сейчас вспомнив, говорит:
– Вот разве лишь...
– из заднего кармана брюк достает сверток в газетной бумаге, начинает разворачивать.
Все с невольным интересом ждут, что там окажется. Даже одноглазый парень, усиленно потчевавший свою дочку, уставился на человека
Снята одна обвертка, другая, третья, четвертая, пятая и, наконец, появляется... морковка.
– Вот это да!
– черненькая выхватывает у него морковку и торжественно вручает дочке одноглазого.
А человеку, который все потерял, со всех сторон преподносят: артистка - бутерброд с колбасой, корреспондент - миногу, тетя Паша - соленый огурец. Он не отказывается, ибо аппетит явно не входит в число его потерь.
И тут будто шквал налетает на товарняк.
Платформы с орудиями, танками, "катюшами",
могучая техника, победоносно сработавшая
на решающем участке второй мировой войны,
мчится вдогон за отступающим противником.
Пассажиры дачного вагона бросаются к окнам. Восторженно, нежно, гордо и радостно провожают они взглядом громадные орудия, танки с иссеченной броней,
зачехленные "катюши". Но вот пошли вагоны с пехотой, и пассажиры машут руками, платками, шапками– Наши будущие победы!..
– говорит артистка, ненароком смахнув слезу.
Промчался эшелон, и пассажиры возвращаются к прерванному завтраку.
– Эх, одного не хватает, - говорит одноглазый, - стопочку за победу!
– Правда твоя, - подхватила тетя Паша, - я ее, дьявола, в рот не беру, а сейчас бы не отказалась!
– Погодите!
– вдруг говорит человек с усиками. Лезет за пазуху куртки и достает сверточек, тоже обернутый в газетную бумагу.
Повторяется та же процедура; словно листья капусты отделяются
обертка за оберткой под напряженно-заинтересованными взглядами
пассажиров, и на свет появляется крошечная бутылочка с прозрачной
жидкостью.
– Чистый, медицинский, - застенчиво объясняет человек с усиками.
– Спиритус вини!
– говорит корреспондент.
– А еще говоришь, что все потерял! А ну, бабы, доставай наперстки! смеется тетя Паша.
Спирт сливают в пустую бутылку, разбавляют водой и
делят между присутствующими, мужчинам побольше,
женщинам на донышке.
– За нас всех!
– говорит тетя Паша.
– За победу!
– провозглашает одноглазый.
– И за того, кто появится!
– адресуясь к жене бригврача, говорит корреспондент.
Все пьют.
А когда выпили, черненькая вскакивает с каким-то лихим зазывным возгласом и, заломив руки, начинает притоптывать, напевая:
– Эх, поеду я в Ленинград-городок!..
Артистка достает аккордеон играет плясовую. Почти. не сходя с места, черненькая пляшет и пляшет искусно,сзадором, с огоньком, трясет по-цыгански плечами. глаза ее влажно блестят, вся она будто вспыхнула изнутри, стала красивой.
На печально-сосредоточенном лице девочки одноглазого тоже загорается улыбка. Заметив это, одноглазый парень растроганно берет ее крошечную ручку в свою огромную пятерню. И в его взгляде, обращенном на черненькую, появляется что-то...
И снова меркнет свет от намчавшего эшелона наступающих войск...
...Возле путей сообщения бродит, собирая щепочки, девочка, поодаль возится с какой-то корягой корреспондент, с отстутствующим видом бродит человек, который все потерял. У штабеля гнилых шпал одноглазый парень разговаривает с кондукторшей. Они имеют право на эту предышку, возле них порядочная груда щепок.
– Да я сама знаю, что в Ленинград пропуск нужен, - говорит черненькая.
– Мне бы Нину Петровну до Москвы довезти, а там видно будет...
– А ты давно ее знаешь?
– По госпиталю. Я и мужа ее знала.
– Голос ее становится таинственным и значительным.
– Он был на двадцать годов ее старше, весь уж белый, а любили они друг друга, как только в кино показывают!
– Я бы тоже мог так любить, - подчеркнуто говорит одноглазый, - как в кино.
– Куда тебе! Тут особое сердце нужно!