Самый опасный человек Японии

— Вы понимаете, что мы для красных — смертельные враги и они нас не прикончили только потому, что достать не могут?

— Со времён революции прошло пять лет. Ситуация нормализовалась, большевики отказываются от мер так называемого военного коммунизма и проводят экономические реформы. Радикализм им ни к чему, они уже и так победили. К тому же, — голос виконта стал громче, — я призываю правительство обратить внимание на ярое антияпонское движение в Америке, в Африке, на островах Южного моря и в других английских колониях. Наша индустрия держится на британской милости, а вам прекрасно известно, что англичане не знают ни принципов, ни пощады. Получение доступа к экономическим источникам новой России, на основании принципа общности жизненных интересов обоих народов, — вот что поможет Японии. Я искренне убеждён, что объединённая сила обоих народов могла бы восполнить недостатки и ошибки Версальской, Вашингтонской и прочих международных конференций.

— А что скажет патриотически настроенная пресса? — осведомился Утида. Он отлично уловил намёк на свою бесполезность.

— Самый авторитетный из наших молодых патриотов Окава Сюмэй уже пишет, что именно японцы и русские могут объединить Восточную и Западную культуру и этим устранить существовавшее доселе затруднение в жизни народов… Главное — выманить на переговоры достаточно влиятельного большевика (у меня есть, кстати, один на примете). И там ему уже не отвертеться от наших предложений.

— Это ещё почему?

— Потому что, если вернётся ни с чем, — его расстреляют.

Старый большевик Адольф Иоффе был большой друг Льва Троцкого. А Троцкий был тогда ещё в большой силе.

Именно Иоффе возглавлял делегацию РСФСР в Брест-Литовске, а потом был назначен полномочным представителем в Пекине.

Секретные донесения (курьер, который их притащил, за дополнительную плату не стал сообщать об этом министру Утиде, чтобы не тревожить занятого человека) сообщали, что этот Иоффе носит очки, у него очень оригинальная борода, он нравится французам и немцам и не нравится англичанам и американцам. Характерные особенности: откровенность, чувство юмора, буржуазные манеры, однако его бестактность граничит с откровенной глупостью. Сын симферопольского купца-миллионера, он был ещё в детстве слишком толстым, поэтому вместо того, чтобы играть с другими детьми, читал книжки — и вот дочитался до большевизма. Его полиневрит уже находится в той стадии, что скрывать его невозможно. В лучшем случае ему осталось несколько лет, так что с переговорами надо поторопиться.

То, что случилось дальше, было настолько непросто, что этому придётся посвятить отдельную главу.

9. Две гостиницы и одна типография

Утида так и не позволял признать правительство Советского Союза. Поэтому посланник Иоффе прибыл в Японию по туристической визе, причём в качестве цели визита было указано «лечение». С запретом на коммунистическую пропаганду и любые публичные речи политического характера и разрешением передавать информацию через дипломатических курьеров.

Но даже полуофициальные переговоры обещали быть тяжёлыми. Всем было ясно: как только японцы скажут: «Рыба?», Иоффе немедленно ответит: «Сахалин!»

Иоффе тем временем пытался прийти в себя на горячих источниках городка Атами. (А Ёко про это и не подозревает!) Он и вправду был к тому времени тяжело болен. После парохода так расклеился, что с трудом поднимался с кровати.

И при этом беспрерывно бурчал.

— Ни в одной стране в мире не мог бы иметь столько и таких неприятностей, как в Японии! — сказал он Симпэю Гото, когда виконт прибыл его навестить. — Видите, я не способен к вам даже спуститься.

— Уверяю вас, для меня не было сложно к вам подняться, — произнёс улыбаясь виконт. — Можете быть уверены — моя симпатия к вам совершенно искренняя.

Гото пододвинул стул и сел возле кровати.

— В симпатиях я не сомневаюсь, — продолжал Иоффе. — Почти все слои японского общества настроены ко мне дружелюбно. Каждый день я получаю письменные и устные выражения симпатии от почти всех слоёв японского общества — кроме тех, кто меня сюда и пригласил. Кроме японского правительства!

— В правительстве есть различные фракции и платформы. И я принадлежу к той, которая выступает за всяческое укрепление связей с новой Россией!

— Между тем мои представители от меня изолированы, мой багаж был отперт отмычками в отсутствие кого-либо из моих представителей и досмотрен весьма внимательно — вплоть до прочтения частных писем. После моего протеста было объявлено, что это произошло случайно, и даже началось расследование. Но я уверен, что оно не приведёт ни к чему. После японское правительство нарушило и нашу договорённость о шифрах — и трижды меняло свою позицию по этому вопросу. Окружённый стеной шпионов, я всё равно что в тюрьме — вся моя корреспонденция вскрывается и досматривается, а поэтому доходит до меня в течение четырёх-пяти дней.

— К сожалению, полиция всё ещё опасается большевистских агентов…

— Я ехал к вам по приглашению вас, бывшего лорд-мэра столицы и виднейшего сановника государства, с весьма любезными гарантиями от японского правительства — и что же я вижу? За шесть лет, что прошли после победы советской власти, мне приходилось бывать в различных странах и иметь дело с различными правительствами и их представителями. Были среди них и такие, которые признают нас и де-юре, и де-факто. Были и такие, которые признают нас только де-факто. Наконец, были и такие, которые нас вообще не признают. Скажу даже больше! Мне много раз приходилось иметь дело с уполномоченными государств, с которыми мы находились в состоянии войны. Но никогда и нигде мне не приходилось сталкиваться с таким недружелюбием, враждебностью и с такой грубой бестактностью, которые проявляет в отношении меня японское правительство. Меня не посетили даже представители Министерства иностранных дел. Я веду переговоры с вами и ещё с кем попало, а их статус так и не определён.

— Это вызвано неофициальным характером вашего визита, — сообщил виконт. — К сожалению, в этом министерстве очень сильны противники диалога с Москвой, они предпочитают говорить с Россией как победитель с побеждённой.

(«К Утиде бы тебя на пару часиков — сразу же обратно бы запросился», — мстительно подумал Симпэй Гото, но оставил эти мысли при себе.)

А Иоффе продолжал бушевать:

— Более того, у меня нет возможности даже связываться с Москвой! Шифрованная переписка просто не доходит! Как же мне вести переговоры без связи с центром?

— Вы же с самого начала выступали за ведение предельно открытой дипломатии, — осторожно напомнил виконт. — Помните, вы настаивали на максимальной гласности и детальном протоколировании? А мы с самого начала предлагали вам фиксировать только результативную часть.

— Непросто будет вести переговоры, если ваша делегация, как обычно, будет менять свою позицию от заседания к заседанию.

— Это вынужденная позиция. У нас есть много группировок, каждая лоббирует свои интересы. Вам это должно быть знакомо. У нас есть информация, что даже в отношении Японии существует течение, возглавляемое господами Красиным и Караханом, которое гораздо более уступчиво, чем линия Троцкого…

— Никаких разногласий у нас внутри группы, которая занимается дипломатической работой, не существует и существовать не может!..

— Однако советское правительство тоже не отличается постоянством. Японский народ питает глубокие симпатии к русскому народу и желает установить с ним дружеские отношения. Но ввиду пережитой Россией революции японский народ всё-таки относится к Советской России с известным чувством опасения. После революции эти чувства стали заметно улучшаться. Но заключить сейчас договор и признать Советскую Россию было бы для японского народа преждевременно… Мы долго работали с правительством Дальневосточной республики и даже достигли определённых успехов, а потом что-то случилось — и нет больше никакой Дальневосточной республики.