Счастливчик
Шрифт:
— Как именно угодить? — не сдается Гай, и у меня создается впечатление, что он понял из этого разговора куда больше, чем должен был.
— По-разному, — отчеканивает Изабелла, при этом смотря исключительно на меня. Ну, нет уж, пусть сама угождает этой старушенции, хоть по-разному, хоть как угодно. — Ладно, закрыли тему, — сдается, понимая, что если продолжит, Гай снова забросает ее вопросами.
Когда она отводит взгляд, тайком подмигиваю брату, а он в ответ очень по-взрослому кивает. Спаситель мой.
Когда
Вхожу, осматриваюсь, но в помещении никого нет, вещи лежат на тех же местах, где я их оставил, когда направлялся в столовую. В ванной льется вода, но дверь приоткрыта. Еще странней.
Колеблюсь пару секунд, не хочу напугать. Что если девушка просто забыла запереться и решила принять душ, а тут я? Но неприятное предчувствие не покидает.
Осторожно подхожу к двери, стучу костяшками пальцев по гладкой серой поверхности.
— Ди, все нормально?
— Да. Ничего страшного, — раздается в ответ.
Вообще-то, я не спрашивал, насколько все страшно. Мне совсем не нравится, что происходит.
— Я могу войти?
Пауза, затем:
— Можешь. Это твоя комната.
В переводе на нормальный язык это означает: не нужно, но если решишь зайти, я не смогу тебя остановить? Так, что ли?
Ну, раз уж мне разрешили…
Распахиваю дверь. Ди стоит у раковины, кран открыт, в слив уходит розовая вода.
— Покажи, — выходит резче, чем следовало, но вид крови не добавляет мне спокойствия.
Дилайла закрывает кран и протягивает мне свою левую руку ладонью вверх. На среднем пальце длинный глубокий порез, из раны продолжает выступать кровь, несколько капель срывается на пол.
— Ничего страшного, — уверяет девушка, — порезалась на кухне.
Только кровь не останавливается, ага.
— Надо остановить кровь, потом обработать и перевязать, — говорю.
Ди морщится.
— Сначала надо было промыть. Нож был грязный, а Мила выгнала меня из кухни, чтобы кровь не попала в еду.
Беру с сушилки чистое белое полотенце, вручаю ей.
— На, зажми. А я схожу к Джорджу, возьму антисептик и материал для перевязки.
Ди берет полотенце, но говорит:
— Погоди, — едва я успеваю сделать шаг в сторону. Останавливаюсь, смотрю вопросительно. — Не нужно к Джорджу, — поясняет, — Нина уже ходила к нему. Он сказал, что, если мне что-то нужно, я должна прийти сама и попросить. Лично, — и это "лично" звучит так, что сразу ясно, что речь не о простом: "Джордж, дай, пожалуйста". Сжимаю зубы. — А я не пойду, — продолжает твердо, качает головой. — Так пройдет.
Ну, кровь она, допустим, остановит. А потом? Ничем не обработает и не закроет порез, а утром отправится обратно на кухню с открытой раной?
— Иди посиди, — говорю. — Я сам схожу.
— Он не даст, — возражает уверенно.
— Разберемся, — отзываюсь. Даст, не даст — пусть только попробует не дать.
Уже направляюсь к двери в коридор, когда до меня доносится:
— Почему ты не сказал мне, что
рабов вернули на поверхность?Судя по интонации, это вопрос с подвохом.
Останавливаюсь, поворачиваюсь. Лицо у Ди бледное, напряженное. Не настолько уж большая потеря крови из порезанного пальца, чтобы так бледнеть. Опять заподозрила меня в каком-нибудь смертном грехе?
Пожимаю плечом.
— Забыл.
Правда забыл. За последнюю неделю прошлая ночь была единственной, в которую я по-настоящему поспал. Немудрено, что вчера эта информация вылетела у меня из головы.
Наверное, у меня сейчас на лице все написано, потому что Ди отводит взгляд.
— Я подумала, что ты специально мне ничего не сказал, чтобы я не начала проситься назад, — признается.
Усмехаюсь, хотя, честное слово, мне совсем невесело.
— Ты и в шахту просила тебя вернуть, — напоминаю. — Но если бы я вспомнил, то обязательно бы тебе сказал.
Ди снова поднимает на меня глаза.
— Это твоя заслуга? — спрашивает. — Ты уговорил свою мать вернуть их в барак?
Надо же, ей хочется, чтобы это был я. Собралась благодарить?
— Нет, — качаю головой. — Изабелла сама передумала. Я тут ни при чем.
После чего выхожу из комнаты.
Да, я собирался говорить Ди правду и только правду, но не нужна мне ее благодарность, не хочу, чтобы чувствовала себя мне обязанной.
Джордж покачивается в кресле, переплетя толстые пальцы на животе. Лицом к двери — ждал, зараза.
— Вечер добрый, — улыбается, отчего три его подбородка приходят в движение. — Полагаю, ты за этим, — кивок в сторону стола, — подбородки пускаются в пляс пуще прежнего.
На столе стоит небольшой прозрачный пакет как раз с тем, что мне нужно. Ух ты, упаковал — подготовился.
Усмехаюсь, прищуриваюсь, разглядывая лучащуюся от самодовольства физиономию.
— Настолько был уверен, что приду?
— Ну да, ну да, — расцепляет пальцы, разводит руками. — Ну, раз сама не пошла, а Нине я отказал, то вывод напрашивался сам собой, — посмотрите-ка, гений дедукции нашелся. — Кстати, синтезатор крови работает как новенький. У тебя золотые руки.
— Что у тебя сломалось на этот раз? — спрашиваю прямо, уже прекрасно понимая, к чему он клонит.
— Кофеварка. Вот там, в углу, — величаво приподнимает руку, указывая направление, прямо-таки император на троне, — ты уж возьми сам. Убегался я сегодня, ноги так и гудят.
Бедолага, сейчас скончаюсь от сочувствия.
Подхожу, беру с полки прибор.
— Что с ней?
— Это ты мне скажи, — отвечает, вновь осклабившись. — Не работает.
— Хорошо, — беру блестящую кофеварку под мышку, — посмотрю.
— И не забудь, это же кофеварка, — напоминает многозначительно. — А утром я без кофе не жилец. Так что, будь добр, к утру верни в рабочем состоянии.
Здравствуй, новая бессонная ночь.
— А ничего, что ты врач? — возмущаюсь. — Ты должен помогать больным и пострадавшим. Это твоя работа.