Счастливчик
Шрифт:
— Случайно поселились, — продолжаю, — случайно отстроили бараки, привезли флайеры, случайно похищаете людей.
Изабелла закатывает глаза.
— Ты похож на него еще больше, чем я думала, — обвиняюще.
— Тем, что не занимаюсь работорговлей? — уточняю с улыбкой.
— Мы никем не торгуем. На Пандоре залежи синерила, — моргаю, не понимая. — Название "синий туман" тебе знакомо? — поясняет.
Закусываю губу. Черт, мы влипли глубже, чем можно представить. "Синий туман" — самый популярный и сильнодействующий наркотик. И еще самый дорогой и запрещенный на всех планетах. Его колют, нюхают, даже мажут на кожу — эффект
А вот название "синерил" слышу впервые.
— Синерил — минерал, — продолжает мое образование в мире наркотиков Изабелла, как и положено примерной матери, ага. — Опустим технологию производства, тебе достаточно знать, что его измельчают в пыль, а затем из него изготавливают "синий туман". Перепробовали много техники, ни одна не подходит, камни крошатся, слишком велики убытки. Лучше всего получается по старинке — вручную. Сам понимаешь, добровольцев нет.
— Это опасно?
— Опасно? — не понимает. — А-а, ты все печешься о своих друзьях, — наконец, доходит. — В шахтах случаются обвалы. Люди гибнут. Что касается воздействия, то нет. Без специальной обработки синерил — всего лишь камень. Максимум вреда — надышаться пылью.
Уже лучше.
— Что нужно сделать, чтобы ты отпустила меня и моих друзей? — спрашиваю прямо и максимально вежливо.
Ясно как день, что просить и умолять бесполезно. С этой женщиной нужно торговаться.
Она смотрит на меня удивленно, будто я сморозил самую страшную глупость. Качает головой.
— Ничего, — разводит руками. — Это же "синий туман". Огромный бизнес. Думаешь, я здесь что-то решаю? Я такая же пешка, как и другие. Всего лишь командую данным сектором.
Постепенно до меня начинает доходить весь масштаб катастрофы. Вот почему эта ветвь "окна" так и не была исследована. Исследователи часто гибнут, "прыгая" не туда, это не вызывает ни удивления, ни вопросов. Если здесь все так серьезно организовано, у исследовательских судов не было ни единого шанса. Не удивлюсь, если открыватели новых планет теперь добывают синерил в шахте неподалеку.
Мрачнею, и Изабелла принимает это за капитуляцию.
— Забудь о своих спутниках, — советует. — Они видели Пандору, их отсюда не выпустят.
— Так же, как и меня.
— Так же, как и тебя, — соглашается. — Но ты мой сын. Ты не будешь работать с ними. Станешь помогать мне, потом научишься, втянешься. Когда я буду в тебе уверена, сможешь покидать планету. Если захочешь, даже слетаешь на родину. Разумеется, если будешь держать язык за зубами. Лет через пять, я думаю. Договорюсь с руководством. Ну чего ты так на меня смотришь?
Смотрю. Смотрю и не верю, что эта женщина моя мать.
— Ты в шоке, понимаю, — вдруг говорит мягко, уговаривая. — Я тоже. Но я рада тебя видеть. Мы нашли друг друга спустя столько лет, и я не хочу тебя снова потерять, — а я-то считал, что "потерять" и "бросить" не одно и то же, наивный. — Я прошу тебя не делать глупостей. С вышестоящим начальством я решу, они позволят мне тебя оставить. Не смотри на меня так.
Резко отворачиваюсь, прикусываю губу до крови. Пожалуй, она права, лучше сейчас на нее не смотреть, потому что еще немного, и меня начнет трясти, как в том сне.
"Позволят тебя оставить"…
Про клеймо, ошейник и поводок не забыла?
— Тебя проводят в комнату.
Выспись. Поговорим завтра, — продолжает убеждать.Вскидываю на нее глаза.
— Я хочу, чтобы меня отвели к мои друзьям. Мне не нужно твое особое отношение.
— Алек… — начинает, но вспоминает, исправляется: — Тайлер, нервы сейчас ни к чему. Все решено. Поспи, поговорим позже, — и уже не глядя на меня, говорит в коммуникатор на запястье: — Вилли, забери его. Отведи в гостевую и запри… Как относиться?.. Бережно. Это мой сын.
Теперь я знаю, что Вилли тот здоровый парень, что привел меня сюда. Подозреваю, он больше не станет хватать меня за руки — сказали же: относиться бережно.
ГЛАВА 21
Меня даже не выводят за пределы здания, проводят по очередному серому коридору и запирают в одной из комнат. Теперь ни лишних слов, ни взглядов. Я будто превратился в нулевого пациента, в сторону которого и дышать опасно.
"Изабелла Вальдос, Изабелла Вальдос…" — беспрестанно крутится в моей голове, вытесняя из нее все другие мысли.
Имя моей матери — Изабелла Вальдос. Только никакая она мне не мать. Вот такой парадокс.
Тру ладонью лоб, потом осматриваюсь. Никогда в жизни не было мигрени, но для полного счастья, кажется, теперь меня посетила еще и она. Черт.
Камера, то есть комната, маленькая и безликая, чем-то напоминает больничную палату. Только там все белое, а тут серое. Обстановка: узкая односпальная кровать, прикроватная тумбочка, шкаф. Окон нет, только гладкие стены. Дверь в одной из них ведет в помещение поменьше, где обретаются душевая кабина, раковина и унитаз — все блестит чистотой и чуть ли не стерильностью, пахнет химическим моющим средством.
С грохотом захлопываю дверь в ванную (здесь все двери обычные, на шарнирах, без электроники), несколько секунд просто смотрю на ее серую гладкую поверхность, не моргая, а потом впечатываю в нее кулак. Еще, и еще раз.
На двери остаются вмятины, а я прижимаюсь лбом к прохладному пластику и тяжело дышу, будто бежал. В горле огромный колючий ком, даже сглотнуть не могу.
Так и стою не меньше получаса, пытаясь выровнять дыхание и успокоиться.
"Ты никогда не унываешь" — кажется, такое обвинение недавно бросил мне Томас. Видел бы он меня сейчас…
Хорошо, что не видит.
Завтра все пройдет.
Сплю, не раздеваясь. Просто в какой-то момент отлипаю от двери в ванную и падаю лицом вниз на кровать, а уже через минуту забываюсь крепким сном без мыслей и кошмаров. Меня будто вырубает выключателем, словно перегорел предохранитель и меня окончательно обесточило.
Просыпаюсь от стука в дверь. Мило, особенно учитывая, что дверь заперта снаружи. Закрыться изнутри в этой комнате невозможно — нет ни замочной скважины, ни шпингалета.
— Не заперто, — отзываюсь с издевкой.
Сажусь на постели, тру лицо, пытаясь проснуться. В комнате нет окна, а у меня ни часов, ни коммуникатора, но по ощущениям еще очень рано.
Дверь открывается, пропуская Изабеллу внутрь. Она, в отличие от меня, выглядит бодрой, я бы даже сказал, цветущей.
— Доброе утро, — улыбается.
Она.
Мне.
Улыбается.
Как ни в чем не бывало, между прочим. Сын проснулся, а мать пришла пожелать ему доброго утра — чем не идиалистическая картина?