Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник)
Шрифт:
– Но я не могла позвать. Я хотела, но не могла, – все время повторяла она.
Я поуспокоил ее и сказал, что случайно попал к ней, потому что надо узнать о завтрашнем поезде. Она сказала: «Не уходи, я боюсь», но я, что-то пошутив, поцеловал ее и на цыпочках пошел к двери.
И это опять была не та дверь, которую я искал.
Когда я протянул руку к ее ручке, по пальцам пробежала полоса света. Дверь была неплотно прикрыта, и за ней было ярко освещено.
Не знаю, почему я удержался открыть ее. Я приблизил к щели лицо и посмотрел.
Я никак не ожидал увидеть
За ним сидело четыре человека. Трое спиной ко мне, а лицом – хозяйка, жена приятеля. «Зачем она путала нас длинным коридором? Что за чепуха!» – эта мысль была короткой, так как я продолжал смотреть.
Все сидевшие, включая улыбающуюся хозяйку, низко нагнулись над столом, рассматривая что-то, но я не мог разобрать что. Было совсем тихо всюду. Это почему-то меня беспокоило. Я уже решил войти туда, напряженно ощущая эту тишину, как вдруг один из сидевших спиной немного двинулся, и я увидел на скатерти стола косынку моей жены.
Но то, что я увидел вслед за этим, оледенило меня, налило свинца в ноги. Я хотел двинуться, но не мог. Косынка шевелилась; они все глядели на нее.
Жена приятеля протянула к ней указательный палец голой по локоть освещенной белой руки – я даже сейчас не мог ее не видеть. Материя смялась и стала извиваться. Косынка делала все движения существа, которое корчилось от боли, хотя к ней ничто не прикасалось. Она собралась в тесный комок, вид у которого был такой, что я с холодной спиной отшатнулся от двери.
Тут я сообразил, почему меня занимала тишина. Стараясь ступать неслышно, я бросился к постели жены.
Так и есть. Она опять лежала неподвижно с светящимися зубами и силилась, – видимо, напрягала все усилия закричать. Но они только кривили ее губы незаметной и однообразной судорогой. Боясь глядеть ей в лицо, я ее схватил за плечи и долго тряс, чтоб разбудить.
Когда она проснулась, у нее неожиданно для меня вырвался громкий стон, точнее, конец долгого крика.
Я слишком поздно зажал ей рот, а она теми же полуоткрытыми глазами смотрела на меня, видимо, не вполне очнувшись и только чувствуя, что я продолжаю самую мучительную для нее невозможность кричать.
Наконец с большим трудом я второй раз успокоил ее. Еще большего труда мне стоило уговорить ее отпустить меня и остаться на несколько минут одной.
Я быстро пошел назад к столовой и толкнул дверь. Там никого не было. Все тот же не изменившийся стол со своей скатертью, нагроможденными к одному краю тарелками, чашками и т. п.
А на спинке одного из стульев висела косынка.
Простоявши над ней неподвижно в полной тишине, я заставил себя потянуться за ней. Но как только я дотронулся до нее, меня пронизал страх, которого я не вынес и отдернул руку. Мне показалось, что я наткнулся на что-то влажное и горячее.
В полубессознательном состоянии я вышел в тот коридор, которым они вели нас к постелям, чтобы наконец найти приятеля, и повернул в обратном направлении. Мне там показался горящий свет. Я шел медленно и услышал звук нескольких голосов.
Коридор упирался в большую запертую стеклянную
дверь, плотно занавешенную клетчатой портьерой. Я подошел к стеклу, оставаясь в темноте, и через щель посмотрел туда.Они опять сидели – те трое, как и в тот раз, повернуты лицом к ней, ко мне спинами, и о чем-то говорили, но теперь торопливо, вполголоса и так, как когда кончают разговор при появлении чужого.
Я колебался. На этот раз меня остановила и приковала к ним совсем неожиданная вещь. Я с любопытством стал всматриваться во всех четверых, и мне то и дело казалось, что я что-то вспомню, но я не мог ни вспомнить, ни перестать смотреть, так как мои глаза уже почти видели это. Вот-вот и я соображу.
В этот момент жена приятеля подняла голову и повернулась к стеклянной двери. Конечно, она не могла видеть меня – там было светло, а я был в темноте, за портьерой. Тем не менее я чуть не отшатнулся.
Она глядела на то место двери, где были мои глаза. Она опустила голову, но внезапно обернулась опять, взглянула, подняла руку и, улыбаясь, погрозила мне пальцем.
Я бросился бежать обратно.
Я вспомнил, где видел ее. Эти трое должны были это напомнить. Я всех узнал. Это была она.
На пороге столовой я столкнулся с приятелем. Он посмотрел на меня тем же пробегающим взглядом, который был у него при встрече. Он сказал, заикаясь, что нам лучше было бы идти на станцию сейчас, как можно скорее. Поезд может быть в любую минуту.
Я не мог придумать ничего лучшего, чем удивиться, что поезд приходит когда хочет. Мы нашли мою жену совершенно одетой и втроем пошли к выходу.
Приятель вел нас другой дорогой, – не через двор, – приговаривая: «Тише, тише, у нас все спят».
Мы вышли в сад, была еще та же темнота, но без ветра. Можно было разобрать черные стволы и стекла какой-то веранды, мимо которой мы шли.
Из того, как он нас уговаривал спешить, я понял, что он боится чего-то. Наконец мы вышли на прямую аллею, и он сказал, что по ней мы, без риска сбиться с дороги, дойдем до самой станции.
– Я вас провожу сам, но только скорее, скорее!
Ведя мою жену под руку, он заставил нас ускорить шаг. Я ничего не слышал сзади, но на минуту остановился, чтобы прислушаться. И мне показалось, что я что-то различаю.
Это было очень издали и звучало неясно. Меня это сильно поразило. Я ожидал чего угодно, но не этого, и не верил своим ушам. Видимо, мне это показалось. Я никогда бы не спутал голоса моей жены ни с чьим другим.
И вдруг я явственно услышал крик – сзади, из дома.
Мое имя. Это звала меня моя жена. Я слышал ее голос.
Тот самый крик, который наконец получил возможность вырваться или которым кричат, когда уже ничто не может запереть. Я представил ее на этой постели одну. Но ведь она бежала. Мы вышли вместе. Она была впереди. Я ее видел! – Но я ее слышал! Только что она звала на помощь. Жалобный крик повторился.
Я дрожал ее страхом. Она была там одна.
Помутненный и обезумевший от тоски, я повернул к дому. Последняя мысль о том, что она впереди, – убегает, – слабо мелькнула, и я побежал на крик. На верную гибель.