Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник)
Шрифт:
К счастью для всего города, разбуженная Мальхен высунулась из колыбели и, опять вывалившись, на четвереньках подползла к Вольфу и стала его теребить. Только тогда он очнулся и замолчал.
С тех пор волки исчезли. На другой день началась оттепель.
Сон, ночь 5-6 ноября 1944
Записан 6 ноября 1944
Жена приятеля
Компания
Я был очень доволен. Я сказал:
– Ну и хорошо, что ничего не видно.
А она немножко испугана:
– Нет, посмотри, какая за окном стена.
– Не все ли равно, что там. Прислонись ко мне, давай спать.
Но тут сквозь летящий снег просветились и прошли огни. Колеса стали замедляться. Проводник сказал, что впереди заносы и поезд простоит до утра. Тогда нам взбрело добраться до станции – нет ли там буфета. Мы непременно хотели веселиться. Всем, что представится.
Но это был такой маленький и темный полустанок, что, дойдя до водокачки, мы так и не нашли ни одного окна и, спотыкаясь в снегу, побрели обратно вдоль деревянного палисадника. Мы прошли шагов сто, не слыша друг друга из-за ветра, а вагонов все не было.
Палисадник кончился. Я вспомнил, что мы шли вдоль него от самого нашего вагона. Значит, поезд исчез. Так и было. Он ушел, а мы и не услышали.
На полустанке все спали, и никто не мог толком объяснить ничего. Мне пришлось утешить ее, как мог. Наконец я сказал:
– Дойдем до города, какой тут есть. Нужно же где-нибудь ночевать. И что мы, собственно, потеряли? Вещей у нас нет. Утром сядем на следующий поезд.
Мы спустились на городскую улицу, дошли до площади, не встретив ни души и с трудом различая, как ступать, только по светящемуся снегу.
Наткнувшись на ограду, мы решили держаться ее, высматривая, нет ли освещенных окон. Мы шли очень долго. Я не мог понять, почему этот жидкий забор и невзрачный сад, мелькавший за ним, тянутся без конца.
Неожиданно мы столкнулись нос к носу с человеком и не успели отшатнуться друг от друга, как он крикнул:
– Боже мой! Откуда ты здесь?
Я сразу по голосу узнал его. Это был мой хороший приятель.
– С кем ты? Это твоя жена?
У меня не было времени объяснять, а он спрашивал дальше:
– Что вы здесь делаете, зачем вы топчетесь вокруг сквера?
Так вот почему не было конца! Я объяснил, как мы сюда попали.
– Вот что! – сказал он. – Где же вам ночевать? (Хорош вопрос!) Придется у меня… у нас… – продолжал он с растерянным видом. – Идите за мной.
Наконец мы добрались до светящихся окон. Мы прошли длинный застроенный двор и вошли в его дом. Нас встретила его жена.
Она была высокая, с круглым лицом и широкой копной светлых вьющихся волос. Черты лица у нее были тонкие, – маленький, точно детский рот, который трудно найти губами, а круглый подбородок выдавался, и я опять неожиданно словно почувствовал губами кожу этого подбородка, так, что даже пожал плечами про себя.
Она заботливо поила нас чаем, говорила тихим ласковым голосом. Держалась медленно и бесшумно.
Мы сидели вчетвером за поздним столом, и я украдкой разглядывал ее лицо, не мог
оторваться и не знал, что меня в ней беспокоит. Мне приходили неожиданные мысли – мучительное и сладкое любопытство.Чем дольше я глядел на нее, тем больше мне делалось не по себе, но я так устал от снега и ходьбы в темноте, что чуть не засыпал за столом.
Несмотря на усталость, я несколько раз замечал, что жена приятеля внимательно разглядывает мою жену. Наконец, вставши из-за стола, она ей сказала:
– Какой у вас миленький платок. Вы, наверное, боялись простудиться?
– Очень удачно, – сказал я, обращаясь к жене, – что ты накинула его перед нашим буфетом. И как это нас угораздило?
– Можно взглянуть поближе? – спросила хозяйка.
Моя жена сняла с шеи и подала ей косынку, которую та быстро схватила, но, видимо забыв о том, что держит ее в руке, оборвала себя:
– Да вы падаете от этого ночного гуляния, а мы вас морим. Идемте. Вы нас извините: если бы мы приготовились, было бы иначе. Для вас есть постель, – сказала она жене, ведя нас по длинному коридору. Она обернулась ко мне: – А вам придется проспать ночь на диване, – уж извините, – в смежной комнате. Там постлан ковер и вышитые подушки.
Я так устал, что, свалившись на диван, сразу же закрыл глаза. Я чувствовал, что нужно было что-то сказать, хотел вспомнить, но так и не успел и заснул. Но очень тревожно. Может, эта забота и разбудила меня. Я открыл глаза и сел в темноте, продолжая припоминать, и сообразил, что не предупредил приятеля и не спросил у него ни слова о завтрашнем поезде, который мы могли проспать.
Как ни глупо было сейчас, я решил, что придется это сделать, и, бормоча мало сознательно какие-то вежливости, вроде «страшно неудобно» и т. п., нашел ощупью дверь. Выходную, так мне казалось.
Боясь кого-нибудь разбудить в доме, я тихонько открыл эту дверь и попал в полуосвещенную комнату, в углу которой стояла белая постель. Некоторое время я глядел на нее с сонной несообразительностью и наконец узнал комнату, отведенную моей жене.
Я хотел было вернуться, но, всмотревшись в постель, продолжал пристально разглядывать лицо моей жены. К счастью, оно было освещено.
Выражение его было такое необычное, что я подошел к ней и наклонился.
Ее глаза были полуоткрыты, и сперва я подумал, что она глядит на меня, но по дыханию, по рту, открывающему зубы, и по неподвижности глаз я понял, что она спит; вместе с тем ее губы шевелились.
Она шептала что-то, не тихо, а совсем без звука. Артикуляция губ и выражение неподвижных глаз были такие напряженные, мучительные и не меняющиеся, что я догадался, что она всеми силами старается, но не может что-то произнести, и сразу же за этим понял, что это она с таким усилием хочет позвать меня, но не может.
Я несколько секунд стоял остолбенело, соображая все это и чувствуя всей кожей мучительный кошмар, который она испытывала.
Наконец я схватил ее за плечи, приподнял и стал будить. В то время как я приблизился лицом к ее лицу, оно показалось мне таким странным, что я чуть не вскрикнул. Она проснулась и сперва ничего не могла сообразить, но через несколько секунд жалобно закричала, вцепилась в меня обеими руками и, трясясь, рассказала, что все время звала меня, потому что ей было страшно.