Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник)

Сперва он не очень беспокоился – ожидал кого-нибудь встретить. Но когда настал вечер третьего дня, он приуныл. К тому же нагнало туч, быстро потемнело, и по верхушкам зашумел дождь. Правда, вниз еще не хватало, так как листья были густые, но у Якова на душе стало как-то нехорошо. «Что ж это я сплоховал, – думал он, оглядываясь, – опоздаю домой на праздник». Тут он остановился, прерывая себя, и вскрикнул:

– Боже ты мой! Ведь я забыл про письмо!

Он прислонился спиной к дереву – капли уже пробивали листья – и вынул из-за пазухи конверт.

Якову было десять лет, и он не умел читать, но, видя на конверте буквы, вспомнил точно, что там стояло: «Спросить в деревне Шлангенвальд старуху Ульрику Меншенфрессерин. Отдать ей самой в собственные руки».

– Нехорошо, – повторил Яков, вздрагивая. – Я сам виноват – плохо слушал, вот и потерял дорогу.

Он еще раз оглянулся. Кругом была черная темнота, – так быстро настала ночь.

Ничего не оставалось – он уселся под деревом, сжался, чтоб было теплее, и стал дремать.

Вдруг его разбудил шум. Дождь прошел, и было тихо. Вдалеке что-то хлопало: тук-тук, тук-тук. Яков прислушался и вскочил. Да. Это дровосек. Иначе не может быть. Ах, какая удача! Яков пошел на стук и скоро увидел свет.

Под кустами слабо горел хворост. Над ним стоял толстый человек с топором, а подальше – повозка с дровами. Дровосек только что убрался и, наверное, думал спать.

– Здравствуйте, – сказал Яков.

Дровосек оглянулся и вдруг, всплеснув руками, засмеялся во весь зубастый рот и сказал:

– Мальчик, какой маленький, какой пухленький – иди, иди сюда!

Яков рассказал, что он заблудился. Дровосек слушал невнимательно. Он, видно, раздумал спать. Сбросил с повозки дров, подложил в костер, они зашипели. Потом стало светло. Дровосек снял большой котел, зачерпнул воды и поставил на огонь. Потом вынул нож, уселся и стал точить на бруске. Наконец он спросил Якова:

– Откуда же ты взялся, мальчик?

Яков повторил.

– Ну хорошо, – сказал дровосек, раздвигая толстые щеки, – хорошо, что ты попал сюда. Здесь нам с тобой уютно, нам с тобой приятно.

– Уютно-то уютно, – возразил Яков, – но я очень тороплюсь, мне надо снести письмо.

– Куда тебе торопиться, – сказал дровосек, – что за письмо?

– А вот, – ответил Яков, вынимая конверт, – тут написано: деревня Шлангенвальд, старуха Меншенфрессерин, ей самой в собственные руки.

Дровосек взглянул на конверт и уронил нож. Неожиданно он забрал письмо у Якова, распечатал и стал читать.

Сперва Яков обиделся и рассердился, но потом ему стало любопытно и он спросил:

– Ну, что там написано? Почитайте вслух.

Дровосек странно переменился. Он посмотрел на Якова сердитыми глазами и прочел по складам:

– «Дорогая и многоуважаемая фрау Ульрика! Как вы поживаете? Все так же ли несравненно вы готовите вкусные блюда? Помня нашу старую дружбу и зная, как вы любите детей, я уговорил этого мальчика у городских ворот передать вам мое письмо. Вы увидите, что мальчик хотя и маленький, но зато пухленький и румяный. Он вам понравится. Вы можете его…» – тут дровосек остановился и швырнул письмо на траву.

– Ну а дальше, дальше? – спросил Яков.

– Ничего, – буркнул дровосек, – неинтересно.

– Нет, интересно, – сказал Яков, – читайте дальше.

Дровосек сердито фыркнул, поднял письмо, некоторое время глядел на него молча и потом прочел, уже не по складам, но запинаясь и останавливаясь:

– «Вы можете его… угостить… гм… пряниками и кренделями… конфетами и котлетами… печеньем и вареньем… и мясным супом в придачу, чтоб ему было весело идти домой…». Вот и все, и больше ничего!

Сказавши это, дровосек отдал письмо и вдруг, к удивлению Якова, ударил ногой по котлу, который перевернулся и залил огонь. Дровосек лег спать. Некоторое время он ворочался и бормотал: «Старая карга… не дадут человеку пообедать… все только ей…» – и другие непонятные фразы.

Яков тоже лег спать, выбравши место посуше, и ему снились конфеты и котлеты.

Проснулся он очень поздно. Ярко светило солнце. Рядом с ним никого не было. Дровосек и повозка исчезли. Досадуя, что не узнал о дороге, Яков стал раздумывать о том, в какую сторону идти.

И впереди, и справа, и слева был густой зеленый лес.

Протирая глаза и потягиваясь, Яков взглянул назад. Тут он ахнул и вскочил на ноги. Дело в том, что он находился на опушке. Сзади деревья стояли редко и было видно, что вниз идет крутой спуск, а в конце этого спуска, – не очень далеко, – стоят четыре домика: один розовый, другой голубой, третий желтый, а четвертый – черный.

– Да это же и есть Шлангенвальд, – сказал Яков, радуясь. – Ах, какая удача!

Он пошел по спуску, рассматривая дома и думая, в каком из них живет старуха Ульрика. «Может, в этом первом – розовом; пойду туда. Или в голубом. Он тоже очень красивый. Уж раз побывать в розовом, то хорошо бы и в голубом. А желтый? Интересно, что в этом желтом? Очень может быть, что и там». Но самым интересным и красивым показался ему черный домик. Правда, он стоял последним, – за всеми другими, – на холме.

Когда Яков спустился, поравнялся с первым домом и шел вдоль его забора, выкрашенного в розовый цвет, вдруг из-за угла навстречу ему вышла девушка лет семнадцати с круглым лицом, длинным носом и круглыми глазами. Губы у нее были красные и толстые, а подбородка почти не было совсем, такой он был маленький и срезанный. Она несла, продевши руку под ручку, большую плетеную корзину, в которой лежало что-то, закрытое сверху чистым полотенцем. Круглые глаза этой девушки беспокойно бегали, но когда она столкнулась с Яковом, она остановилась, поставила корзину и всплеснула руками. Улыбнулась во весь рот и воскликнула:

– Мальчик! Какой маленький, какой хорошенький! Иди-ка сюда, иди!

Не успел Яков промолвить слова, как она схватила его за руку, подхватила свою корзину и потащила его за собой в розовый домик.

Навстречу им вышла толстая женщина с таким же круглым лицом – видно, ее мать. Она тоже страшно обрадовалась Якову и засуетилась на кухне.

Она положила в печку дров. Налила из ведра большой котел. Поставила на огонь. А дочь сняла с гвоздя кухонный нож и пошла в угол к точильному колесу. Яков с удивлением смотрел на все это, а потом спросил:

– Это действительно Шлангенвальд?

– Еще бы, еще бы, – охотно отвечали обе женщины. При этом мать ворошила огонь, а дочь поплевала на оселок, крутанула колесо и наставила нож – вжик-жик, вжик-жик…

– А где здесь живет старуха Ульрика Меншенфрессерин? – спросил Яков.

– Что, – воскликнули обе женщины, – зачем она тебе? Тебе и здесь хорошо. Разве здесь не приятно, разве не уютно?

– Уютно-то уютно, но я должен ей отдать письмо.

– Какое письмо? – спросили женщины, бросая работу, – у них лица вытянулись и губы отвисли.