Считаные дни

— Да нет, — сдается Ингеборга. — Я же понимаю.

Мать тянется за черной кожаной сумкой — это особый подарок от подруги на пятидесятипятилетие, которое она отметила в прошлом году.

— Я просто имела в виду, что чувствую себя здесь немного странно, — произносит Ингеборга.

— Да, это я понимаю, — отзывается мать. — Девочка моя.

Она быстро улыбается, извлекая из сумочки тюбик губной помады и маленькое блестящее зеркальце, ее улыбка кажется такой открытой, теплой и искренней; Ингеборга смотрит на мать, та подносит зеркальце к лицу и вытягивает губы. Всегда в те минуты, когда Ингеборга сидела вот так же за завтраком перед тарелкой с воздушным рисом или хлебцами с семечками и козьим сыром, размятой малиной из собственного сада, медленно ела и наблюдала за тем, как мать быстрыми движениями наносит помаду — ее губы делались алыми и пухлыми, и вот тогда она видела перед собой именно такую мать, о которой мечтал любой. В детстве Ингеборги подружки не раз признавались ей в том, что, если бы они могли, выбрали бы себе именно такую мать, как у нее.

— А это ты видела? — спрашивает мать и вытаскивает что-то из сумочки.

Это щипцы для волос. У Оды, соседки по общежитию, есть точно такие же, и весной она их использовала каждое утро, прежде чем сесть на велосипед и отправиться в Высшую школу торговли. Она была влюблена в одного парня в школе, и это длилось целую вечность, — ей приходилось вставать на час раньше остальных, чтобы колдовать с этими щипцами над своей прической, и когда однажды внезапно выяснилось, что объект ее влюбленности предпочитает мальчиков, больше всего Оде было жаль всех этих потраченных впустую часов, проведенных с щипцами для волос в руках.

— Тебе обязательно нужно попробовать, — говорит мать.

— Ну, может, — кивает Ингеборга.

— Для растрепанных волос тоже подходит.

— Для растрепанных?

— Да.

Мать делает шаг в сторону Ингеборги, браслеты звякают, это вечная борьба — мать, угрожающая средством для укладки волос и щеткой, и Ингеборга со спутанными волосами, завывающая, что щетка дерет волосы. Она не причесалась, а просто собрала волосы в хвост, ей бы тоже не мешало накраситься, хотя бы попытаться скрыть темные круги под глазами и нанести румяна.

— Хочешь попробовать? — подступает мать, держа щипцы перед собой, ногти у нее накрашены жемчужно-розовым лаком, руки изящные, без колец.

— А где твое кольцо? — спрашивает Ингеборга.

Мать убирает щипцы и кладет их на стол рядом с вазочкой с авокадо, это еще один ингредиент в ее полезной диете.

— Ты что, уже не носишь обручальное кольцо? — удивляется Ингеборга.

Мать поджимает ярко-красные губы, на правой щеке возникает глубокая ямочка, она появляется и от улыбки, и за эту изюминку во внешности мать постоянно выслушивает комплименты.

— Я понимаю, что для тебя это непросто, — отвечает мать, и снова эта мягкая порицающая улыбка, прежде чем она добавляет: — Скорбеть можно по-разному.

Стрелки часов, висящих над дверным проемом, приближаются к половине восьмого. Остается всего каких-то пять часов до того, как Ингеборга окажется за тюремными воротами. Пять часов, которые она может заполнить, чем угодно. Но ей не хочется ничего. Ингеборга поднимается, все тяжелое — и голова, и мысли, и ноги, когда она делает шаг, и руки, которые ставят кофейную чашку в посудомоечную машину. Мать включает радио. Ведущий утренней программы рассказывает о погоде, говорит, что сегодня она будет переменчивой. Ингеборга берет мобильный телефон, выходит из кухни и направляется в свою комнату, чтобы позвонить врачу.

%

У главного врача муниципалитета Элизабет Ставрум темные коротко стриженные волосы и заразительный смех. К обеду она испекла булочки. Пока корзинку передают по кругу, Элизабет рассказывает рецепт и замечает, что тесто должно долго подходить.

— Овсянка и нут, — поясняет Элизабет. — Вряд ли есть что-то более полезное.

— Чудесно, — восклицает Гида.

— Точно, — подхватывает Вальтер.

А Элизабет со смехом обращается к Юнасу:

— Только не вообразите себе, будто я такое каждый день пеку.

Они сидят вокруг стола в комнате отдыха персонала. Гида, Вальтер, врач-интерн, с которой вчера в лаборатории он смог лишь поздороваться, — у нее тихий голос, анемичное лицо, она только недавно окончила медицинский в Тронхейме — и еще Элизабет. Когда сегодня рано утром Юнас пришел на работу, она поприветствовала его крепким рукопожатием — по всей видимости, слухи распространились до его прихода. «Только и разговоров что о вашем появлении, — сказала она, протягивая руку, — и о благоприятном первом впечатлении».

— А поделись рецептом, — просит Гида.

— Это очень просто, — говорит Элизабет и тянется за сыром. — Могу тебе потом по почте отправить.

У нее сильные руки. Сама она тоже крепкая, но лишнего веса нет, просто плотно сбитая; Юнас думает, что она держится как твердо стоящий на ногах человек.

— Кстати, по поводу почты, — вступает Вальтер, — мне вчера прислали эксклюзивное предложение.

— Да ладно, — улыбается Гида.

— Вакуумная помпа для полового члена. Всего тысяча девятьсот девяносто девять крон.

Он поворачивается к Юнасу.

— Что думаешь?

— По-моему, цена разумная, — подхватывает Юнас.

— Вот и я говорю, — соглашается Вальтер, — так что предложение обалденное.

— Без сомнения, — подает голос Элизабет.

— «Гарантированная эрекция на протяжении пяти часов, или вернем деньги», — не унимается Вальтер.

Элизабет хохочет, откинувшись на спинку стула. Юнас подумывает о том, надо ли рассказать ей про ту молодую девушку, что приходила к нему вчера, она ведь упоминала имя главврача, вполне возможно, что они знакомы. Но с другой стороны, он же пообещал ей, что ничего не было, она никогда не приходила сюда. И если девушке понадобится помощь еще раз, думает Юнас, может он рассчитывать, что она снова обратится к нему?

— Помпа для пениса, — вздыхает Гида. — Чего только не продают.

Девушка-интерн прижимает пальцем овсяные хлопья, оставшиеся на блюдечке, и отправляет их в рот, щеки ее зарделись.

— Я надеюсь, ты согласился, Вальтер? — спрашивает Элиза.

— Каюсь, грешен, — отвечает Вальтер и смеется.

Часы за его спиной показывают уже почти половину первого.

— Большое спасибо за прекрасные булочки, — говорит Юнас и встает.

— Пожалуйста, — кивает Элизабет.

Вальтер ставит чашку от кофе на блюдце и вздыхает:

— Что ж, труба зовет.

Юнас прослушивает грудную клетку. Исследует слуховые проходы. Выписывает больничный лист мужчине с вирусной инфекцией и принимает женщину с легким зудом в глазу — она рассказывает, что уже два дня просыпается с нагноением глаза, — промывает его, но ничего не проходит; Юнас назначает антибиотик хлорамфеникол, выписывая рецепт, он напоминает: «Не забывайте, что нужно продолжать капать еще два дня после того, как симптомы исчезнут».

Они рассказывают ему о себе, слушают, что он говорит, относятся к нему с доверием, и Юнас это чувствует — по тому, как все идет, как сам он держится — уверенно и авторитетно. Он заканчивает консультацию доброжелательным обменом мнениями о погоде, о том, как она быстро меняется здесь, в Вестланне: только что светило солнце, и вот уже льет дождь, и именно теперь Юнас понимает, как непохожа его нынешняя работа на предыдущую.