Седьмое море
Шрифт:
– Ааа… – с явным облегчением протянул Голицын. – Я уже с этим смирился. С тем, что она не вернется. – И он тоже притворно вздохнул.
– А ведь это вы ее убили, – грустно сказал Алексей. – С целью получить огромную страховку. Вам бы подождать, пока тело найдут. Подозрений меньше. Терпения не хватило, да?
– Да что вы такое говорите? Я убил свою жену! Изза какойто страховки! Меня все устраивало в моей жизни.
– А помоему, вас ничего не устраивало. Я хочу, Даниил Валерьевич, чтобы вы написали явку с повинной.
– Чтобы я что сделал?! – В голосе у Голицына было такое удивление, что
– Чистосердечное признание смягчает наказание. Я уж не говорю о вашей совести. Облегчите душу, покайтесь.
– У меня нет таких грехов, которые надо искупать десятилетним тюремным заключением.
– А помоему, у вас нет души. Но, смотрика, УК, видно, читали! Выясняли, сколько дают за убийство! На себя статью примеряли или на Сажина?
– Или, – усмехнулся Голицын.
– А вот теперь я вас узнаю. Значит, вы все рассчитали. Только Сажин не сядет. Доказательств нет.
– А как же… – Голицын резко замолчал.
– Показания Зебриевича и его жены? Вы это хотели сказать? А они улетели в ТельАвив. Похоже, навсегда.
– Как так навсегда? – растерялся Голицын.
– Что, Зебриевич вам не сказал? Впрочем, вамто нет причины переживать. Он увез ваши долги, а не деньги, как поступил с остальными. Конечно, придет время, и Семен Абрамович спросит с вас все до копейки, но не сейчас. Сажин его крепко прижал. Никаких показаний Зебриевич не даст.
– Что ж… А Даша?
– Она помирилась с мужем.
– А запись с видеокамеры?
– Ох, Даниил Валерьевич, – погрозил ему пальцем Алексей. – Не считайте меня простаком. Запись с видеокамеры интересует лично вас, поскольку это может быть единственной уликой против вас. Не ждите, что я проговорюсь.
– Если бы она у вас была, эта запись, вы бы уже предъявили ордер на мой арест, – уверенно сказал Голицын. – Значит, моя жена сама упала за борт.
– Нет, это вы ее столкнули.
– Знаете, почему я терпеть не могу детективы, в частности Агату Кристи?
– Почему? – подался вперед Алексей. Это интересно!
– В конце гениальный сыщик обязательно всех собирает в кружок и рассказывает, как все было. Долго, нудно, то одного обвиняя в убийстве, то другого. А в финале поднимает карающий перст и тычет им в злодея: вот он, убийца! И убийца тут же кается или срывается с места и сигает в окно.
– Иногда в дверь выбегает, – серьезно сказал Алексей.
– Неважно. Меня всегда мучил один вопрос: почему он признается? Даже если есть доказательства, так и адвокаты грамотные есть. Кто такой сыщик? Тем более частный сыщик. Да никто. Чего его боятьсято? Еще и признаваться ему в совершенном преступлении. Бред какойто. Ладно, вы лицо официальное. Но у вас нет ни единого доказательства ни моей вины, ни чьейнибудь еще. И вы мне предлагаете написать явку с повинной! Смешно!
– Знаете, почему я терпеть не могу детективы, в частности Агату Кристи?
– Почему? – с интересом спросил Голицын. – Это, должно быть, забавно.
– В них преступники слишком умные. Они изобретают порою такие штуки, что я бы им Нобелевскую премию давал, а не на электрический стул посылал, честное слово.
– Вы на что намекаете? – разозлился Голицын.
– А я не намекаю, я прямо говорю:
в реальной жизни преступники не очень умны. Вы все равно сядете. Я даже готов с вами поспорить.– Да идите вы к черту! – Даниил Валерьевич вскочил. – Или ордер, подписанный прокурором, или пропуск на выход!
– Пожалуйста. – Алексей протянул ему пропуск.
– Жаль, что я с вами не поспорил, – усмехнулся Голицын. – Деньги мне нужны, я пока страховку не получил. Прощайте.
– До свидания.
Даниил Валерьевич пожал плечами и направился к двери. Алексей его не остановил.
А в самом деле, как все было? Он больше не сомневался в том, что жену убил Голицын. Примерно так…
На семи ветрах, в новогоднюю ночь
Он увидел, как Сажин выходит с открытой палубы. Один. И тут же прижался к стене, чтобы Димка его не заметил. Но тот и не смотрел по сторонам. Повернул в сторону бара и скрылся в дверях.
Голицын торопливо направился к выходу наверх, на свежий воздух. Что с Анжеликой? Всякое могло случиться. Если она Сажина вконец достала, тот вполне мог столкнуть ее за борт.
На открытой палубе гулял ветер, с неба сыпалась ледяная крупа. Жена стояла в метре от леерного ограждения и курила, глядя в темноту, на воду. Лицо у Анжелики было злое. Мужа она заметила не сразу.
– Что, не сработало? – спросил он, подойдя к ней. Выл ветер, и шагов Дана не было слышно.
Анжелика вздрогнула, выронила сумочку и обернулась.
– А… Это ты…
– Всего лишь ты. Это ты хотела сказать?
– Примерно.
– Я вижу, ты протрезвела, – удивленно сказал он.
– Протрезвеешь тут!
– Хорошо поговорили?
– Да он просто… – Она не договорила, поднесла сигарету к губам и глубоко затянулась.
Сигарета была длинная, тонкая, черная, запах Дана донельзя раздражал. Он оглянулся. Фонарь висит далеко, да к тому же раскачивается. Анжелика намеренно увела Сажина в тень, подальше от людей, морщин в темноте не видно, и никто не мешает. Хотя морщин у жены и так нет, лоб гладкий, как бильярдный шар. Дана это раздражало так же, как и запах ее сигарет. Не лицо, а застывшая маска.
– Значит, не получилось.
Говоря это, он думал о том, что Сажин хоть и разозлился, но самообладания не потерял. Это плохо. А может, он и не видел их с Дашей?
– Что именно не получилось? – в упор посмотрела на него жена.
– Я же говорил: выжди время. Не сразу тащи его наверх.
– Он все видел!
– И не прореагировал?
– Прореагировал, – усмехнулась она. – Сказал, что все равно любит свою жену.
– Что ж…
– Как только мы вернемся из круиза, я с тобой разведусь.
– Вот как? – с иронией спросил он, подходя к ней вплотную.
– А ты не смейся! Я тебя обдеру как липку! А Сажин из фирмы выпрет!
– Вы это с ним обсуждали? А я думал, делали то же, что и мы с Дашей: целовались. А ты, оказывается, деловая женщина. А я всю жизнь думал, просто женщина. Как мирто меняется! Что, вышла в тираж? Это старость к тебе пришла, дорогая. И на что ты потратила жизнь? Хоть чтонибудь в памяти осталось, кроме забитого тряпками платяного шкафа?
– А сам? Можно подумать, ты какойнибудь подвиг совершил! Всю жизнь только и делал, что трясся перед Сажиным!