Секториум
Шрифт:
— Пришел ответ Лого-школы, — сообщил он мне. — Там заинтересовались. Я бы сказал, очень заинтересовались. Готовы взять его не говорящим.
— А кто сказал, что я согласна его отдать в Лого-школу?
— Разве мы не договорились?
— Не знаю, я соглашалась только послать запрос. Хорошо, что они готовы. Теперь пусть Имо заговорит и скажет мне сам, что хочет там учиться. Тогда я буду принимать решение.
— Что ты вообще предполагаешь насчет его будущего? — удивился шеф.
— Я хочу, чтобы он выбрал свое будущее сам. Вы же сказали, что в Лого-школе учиться можно в любом возрасте.
— Принять решение, прежде всего, должна ты, — рассердился шеф. — Реши, наконец, кто он, твоя игрушка или человек, который нуждается в развитии?
— Это должен был сделать его отец. Я не имею права решать за них обоих, и не сбивайте меня с толку!
— Отец! — рассердился Вега еще больше. — Думаешь, он от большого чувства сделал тебе ребенка? Ему были нужны пилоты флионов! Ты лучше меня знаешь, что оптимальный пилот должен иметь родственные гены с машиной. Он сделал ребенка именно для этой цели, и не обольщайся, пожалуйста, насчет иных мотиваций.
— Во-первых, — ответила я, вытаскивая из-под стола своего чумазого «пилота», — вам не следует повышать на меня голос, потому что я мамаша нервная, а вам лучше себя поберечь. Во-вторых, где мои декретные за март-месяц? И, в-третьих… у вас очки в пластилине.
Больше шеф со мной не связывался. И Лого-школа с ее чрезмерным интересом к детенышам фронов была отложена в долгий ящик.
Глава 26. НАШЕ НАСЛЕДСТВО
Настроение шефа портилось день ото дня. Чтобы не усугублять ситуацию, мы стали реже появляться в офисе. Устраивали посиделки в моем модуле, обсуждали наши паршивые дела и просто так беседовали о жизни. В основном перемывали кости Имо.
— Как это он до сих пор не говорит? — спросил однажды Адам. — Бесшумный ребенок — это дикость.
Мы с Мишей вспомнили все слышанные от Имо «шумы», кроме грохота падающих предметов.
— Чихает, кашляет, умеет щелкать языком, — перечислила я. — Даже хихикал однажды, когда Миша его щекотал.
— Натурально, хихикал, — подтвердил Миша, — и отпихивался. А на щечках ямочки, точно как у мамочки.
— Разве флионеры смеются? — удивилась Алена.
— Бывает, — ответила я. — Только с чувством юмора у них туго.
— Значит, и плакать должны.
— Нет, — возразил Миша. — Этот не плачет.
— А если я возьму его на руки? — спросил Адам. — Спорим, заплачет? Все дети плачут, когда я беру их.
— Не тот случай, — заверил Миша, — ставлю «фонарь» против фэдэшки, что не заплачет.
Адам прикинул. «Фонарем» Миша называл «хлопушку», на которую шеф однажды наложил запрет. Тем не менее, она продолжала успешно работать в быту и прельщала Адама возможностью выходить сухим из любой передряги. Адам засомневался:
— Точно отдашь «фонарь»?
— Мужики! — одернула их Алена. — Держите себя в руках!
Адам, ради спортивного интереса, пошел за Имо. Алена стала рассматривать коллекцию леляндров, а Миша разливать остатки вина.
— Послушайте, — неожиданно осенило Алену. — Четыре месяца, как Имо у нас живет. Милостивые господа, не кажется ли вам, что с момента появления этого мальчика у нас ничего не сломалось и не взорвалось?
— Будешь
смеяться, — добавил Миша, — на «Марсионе» это первый более-менее благополучный сезон.— Не в фигурках ли дело? — Алена указала на полочку с пластилиновыми уродцами. — А вы гадали? Не слишком ли просто все выходит?
— Ни фига себе… — подтвердил Миша. — Как много он нам интересного расскажет, если научится говорить.
Адам, тем временем, принес испачканного травой Имо и поставил в кресло.
— Имо, — спросила Алена, — а для меня ты сделал леляндра? Покажи, какой?
Имо спустился на пол, подошел к коллекции и выбрал для Алены леляндра с двумя головами.
— Он считает тебя самой умной, — объяснил Миша.
— Ты ничего не понимаешь, — возразила она. — Вот эта вот… имелась в виду голова, а вот это — хвост, — Алена стала рассматривать оставшиеся на полке экспонаты. — А где, вы говорите, его медальон? Дайте хотя бы взглянуть.
Медальона на месте не оказалось, мы с Мишей вопросительно переглянулись.
— Ты точно не брал? — спросила я.
Он отрицательно замотал головой и перевел взгляд на Имо.
— Имо, принеси его. Зачем спрятал? — строго сказал он.
Имо не сдвинулся. Если бы он отреагировал на Мишино пожелание, это был бы не Имо, а какой-то чужой мальчик.
— Что сказал дядя Миша? Принеси сейчас же! — настаивал его самозваный папаша.
Народ затаился в ожидании. Именно в такой ситуации, наверно, нормальные родители осваивают практику ремня, но я запретила себе думать об этом сразу, как только осознала, что это мой ребенок. Маленький, худой, упрямый и незнакомый, но все-таки мой.
— Правильно, сынок! — сказала я. — Никому не давай. Главное, запомни, куда положил. Вдруг пригодится.
Народ продолжал выжидающе смотреть на Имо, словно тот хотя бы раз в жизни изменил свое решение. Имо не счел нужным искать медальон, с этим фактом следовало смириться. Он приглядел на полке кусок пластилина и полез за ним, как вдруг сорвался с тумбочки и шлепнулся на пол. Ничего похожего с ним раньше не случалось.
— Имо!!! — воскликнула Алена и подняла его. Все ринулись к ребенку, который не собирался плакать и совершенно не нуждался в нашей жалости. — Он что-то съел. Почему язык зеленый? — Алена повернула Имо лицом к свету. — Ба! Да у него и зрачки расширены!
Через минуту мы вчетвером, с ребенком в охапку, влетели в медкабинет.
— Конопля, — сказал Индер, недолго разглядывая пациента, и пошел по делам, оставив Имо сидеть на столе.
— Во, дает! — удивился Миша. — Сразу воткнулся, что к чему! Где он только ее нашел?
— Я тебе скажу, где… — рассердилась Алена. — Быстро, взял ножницы и выкосил всю клумбу под корень!
— Где?
— Быстро, я сказала!
— Там третий год ничего не растет! — оправдывался Миша, но шел…
— Бегом! И под корень!
— У меня нет садовых ножниц, — кричал он из глубины коридора.
— Зубами выкусишь! А я приду и проверю! Нечего на меня таращиться! Ты, — обратилась Алена ко мне, — сядь и прими валерьянки. А ты, — она ткнула пальцем в грудь Адама. Пойди туда, куда землянам нельзя, и притащи Индера, хоть за хобот, хоть за хвост! Только быстро.