Сельская учительница
Шрифт:
Валентина застеснялась, опустила голову, промолчала, а вместо нее ответил Лопатин:
— Было много, теперь меньше станет. Правда, Валентина Петровна?
Марфа Степановна с тем же вздохом продолжала:
— Взяли обязательство работать по-новому, без второгодников, да, как видно, не всем это под силу…
Валентина понимала: завуч говорит о ней. Вообще за последнее время она стала замечать, что Марфа Степановна при каждом удобном случае старается уколоть ее двойками, напомнить о нарушении школьной программы. Любое даже самое маленькое происшествие в десятом классе не оставалось незамеченным. Вчера, например, Федор Быстров выпустил в классе
— И сколько же у вас двоек? — опять обратилась Черкашина к Валентине.
— Семь.
— Не семь, Валентина Петровна, а пять, пять, — недовольно уточнила Марфа Степановна.
«Уменьшилось по вашей милости», — хотела было сказать Валентина.
Пришел директор. Он был в валенках, в зимнем пальто с черным каракулевым воротником, в каракулевой шапке, из-под которой виднелись белые, как снег, волосы. Лицо у него раскраснелось от мороза.
— Ты, Нина, верна слову, — здороваясь, говорил он Черкашиной. — Я думал, приедешь к обеду, а ты утречком.
— Хорошие дела лучше начинать с утра.
— Верно. Заходи ко мне.
Они вдвоем сидели в директорском кабинете. В окно крался по-зимнему поздний серый рассвет. Под потолком чуть подмигивала неяркая электрическая лампочка. Круглая, обитая жестью печь струила тепло.
— Карасев говорил, будто статья будет обсуждаться на бюро райкома. Что-то долго собираетесь. В чем дело? — поинтересовался Николай Сергеевич.
Черкашина тихо ответила:
— Была такая мысль, но Иван Трифонович против. Он даже разгневался, когда прочел газету, к вам хотел приехать, чтобы сделать соответствующее внушение авторам.
— Понимаю, понимаю, — закивал седой головой директор. — В статье задет Подрезов, а Подрезов маяк, гордость района.
— В данном случае — маяк он или не маяк, не имеет значения, — возразила Черкашина. — Иван Трифонович прислал меня разобраться. Вместе с вами, конечно.
— Очень хорошо, как говорит Карасев. И разберешься и поможешь нам, — обрадовался директор.
Инструктор райкома партии Анатолий Викторович Борозда — свежий, подтянутый, весь как бы старательно выутюженный — появился в приемной Ковалева. Кивнув на обитую коричневым дерматином дверь, он спросил у секретарши:
— У себя?
— Иван Трифонович у Вотоловского, — ответила та. — Можете зайти, он сейчас вернется.
Борозда осторожно отворил дверь, шагнул в кабинет, прошелся по мягкой ковровой дорожке, прислушиваясь к скрипу своих новых бурок, обшитых желтым хромом.
В стекле книжного шкафа Борозда увидел свое отражение. Там, за книгами, стоял приземистый тридцатичетырехлетний мужчина в темном полувоенного покроя кителе с полоской подворотничка, что белой змейкой обвивала крепкую шею. Он кивнул своему двойнику, двойник тоже кивнул и скрылся, потому что Борозда прошел мимо книжного шкафа, оглядывая знакомый кабинет.
Этот кабинет видом своим не нравился ему — слишком он какой-то загроможденный, старомодный. Зачем, например, два книжных шкафа? Зачем
столько стульев? К чему такой массивный письменный стол и эта смешная настольная лампа с неуклюжим абажуром? Можно было бы поубавить и число пшеничных да ржаных пучков из прошлого урожая…«Секретарша сказала, что Иван Трифонович у Вотоловского. А кто такой Вотоловский? Заведующий отделом райкома… Не солидно для первого самому ходить по отделам, если можно и нужно вызывать кого надо сюда, в кабинет», — думал Борозда. Его так и подмывало сесть в кресло за секретарский стол… Впрочем, кресла как такового не было, вместо кресла стоял обыкновенный стул.
«Все надо бы поменять, обновить, осовременить».
— Вы уже здесь? — послышался голос Ковалева.
Борозда крутнулся на каблуках.
— Так точно. Доброе утро, Иван Трифонович. Разрешите доложить: вчера вечером звонили из редакции, спрашивали, почему мы до сих пор не прореагировали на учительское письмо в газете.
— Знаю, — хмуро ответил секретарь. — Мне тоже звонили. — И о чем думали михайловские учителя, когда в газету писали, и кто это у них там в застрельщики выбивается.
— Майорова, Иван Трифонович.
— Какая такая Майорова?
— Есть там новенькая учительница, шибко грамотная. Помните, я докладывал вам о боевом листке? Она разрисовала.
— Грамматические ошибочки? Помню. Видать, бойкая.
— Политически не твердо стоит на ногах.
Секретарь улыбнулся.
— Вы уж, Анатолий Викторович, и определили!
— Я подготовил проект ответа в редакцию.
— Так скоро? А я ведь послал туда Нину Макаровну.
— Вам и без того хорошо известно положение дел у Подрезова, — слащаво подсказал Борозда. — Разрешите напомнить, Иван Трифонович, — продолжал он, — Нина Макаровна сама когда-то окончила Михайловскую школу…
— Вы думаете, она не сможет быть объективной?
Борозде хотелось крикнуть: да, не сможет! И вообще, если бы можно было, он сказал бы Ковалеву: не того человека поставили на высокий секретарский пост, разве мало было других, более достойных кандидатур?
— Будет объективной, разберется, — уверенно ответил самому себе Ковалев. — Не станем торопиться отвечать редакции. Обсудим статью на бюро, тогда и ответим.
Валентине зябко. Накинув на плечи пуховый платок, она одиноко сидела за столом, проверяя тетради.
Тетради, тетради… Только учитель знает, что такое ученические тетради. Математик Надежда Алексеевна как-то в шутку подсчитала, что за время работы в Михайловке она перетаскала домой около трех тонн тетрадей. Три тонны! Большущая-пребольшущая гора — даже трудно себе представить. А ведь это тысячи страниц, исписанных детскими руками, проверенных учительскими глазами. На днях, перевязывая шпагатом внушительную стопу тетрадей, чтобы унести их домой, Василий Васильевич со вздохом заметил:
— И никак нельзя механизировать эту кропотливую работу — проверку тетрадей.
— По-моему, можно, — возразил Назаров. — Наверное, все-таки придумают машину — заложишь тетрадь, нажмешь кнопку, секунда — и готово: подчеркнуты красными чернилами ошибки, выставлена беспристрастная оценка…
— В век электроники и кибернетики это возможно, — согласился Борисов.
— В институте на одной научной конференции говорили о школьных лаборантах, которые могли бы тетради проверять вместо учителя, — вставила Валентина.
— Лаборанты? Для проверки тетрадей? — удивился Борисов. — Что-то небывалое… Но если хорошенько подумать…