Сельская учительница

— Видите, к чему приводят новшества Майоровой. У нас никогда не было драк, и вот извольте, отличились, в присутствии учительницы избивают человека, а она хоть бы что.

Николай Сергеевич не на шутку всполошился. Ему все больше и больше нравилась непримиримая, работящая Майорова. Он радовался: во второй четверти у нее меньше двоек, на уроках она чувствует себя уверенней, многому научилась за это полугодие. Он от души хохотал, когда в Доме культуры видел на экране карикатуры «Соломотряса», зная, что к ним приложила руку и Валентина Петровна. Он поддержал «школьные субботы», и вдруг эта драка…

— Нужно разобраться, в чем там дело, — озабоченно сказал директор.

— Прекратить надо эти сборища по вечерам, иначе еще и не такое будет.

— Зачем же прекращать? Наоборот, и нам следует принять участие.

— Да что ж я, отплясывать с ними буду? Крутить пластинки стану? Об успеваемости думать нужно, всякие там художества до добра не доведут, — возражала Марфа Степановна.

В учительской тоже говорили о вчерашнем происшествии. Подрезова рассказывала о драке с такими подробностями, что Василий Васильевич насмешливо спросил:

— Серафима Владимировна, и вы принимали участие в сражении?

— Не к месту шутки, Василий Васильевич, — смешалась Каваргина, вынимая свой заветный блокнотик с привязанным огрызком карандаша. Что-то записав туда, она вздохнула: — Придется вызывать Майорову на местком…

— А мне кажется, правильно сделал Вершинин, что дал по зубам нахалу! — высказался историк Назаров.

— Иван Константинович, подумайте, что вы говорите, — всплеснула руками Надежда Алексеевна. — Вершинин — ученик.

— Добавьте — хороший ученик, если не дал в обиду учительницу.

Из кабинета вышел директор.

— Вы забываете другое — Таран тоже был нашим учеником. Вот о чем подумать нужно, — сказал он.

23

Шел снег. Непроглядно густой и крупный, он по-хозяйски уверенно ложился на белую кочковатую землю, на белые крыши, задерживался на проводах, в цепких ветвях деревьев (провода от этого казались длинными развешанными от столба к столбу нитями жемчуга, а деревья напоминали весенние сады в час буйного цветения). Было тихо кругом, так тихо, что Валентине казалось, будто она отчетливо слышит шорох падающих снежинок.

Потом откуда-то из-за реки налетел порывистый разбойный ветер. Он как бы до поры до времени прятался где-то там, за горой, высматривая и ожидая, пока все поглубже оденется в серебристый пух, и начал хозяйничать по-своему: оголял крыши, провода, деревья, ошалело носился вдоль улицы, гнал перед собою белые зыбкие волны, трамбовал их в сугробы, как будто расставлял свои надежные ловушки для других снегопадов.

Вьюга… Надрывно стонал, посвистывал проводами одичалый ветер, швырял в окно сыпучую, как сухой песок, снежную порошу, чем-то стучал по крыше.

К утру, будто израсходовав силы, ветер угомонился, он теперь неторопливо гнал вдоль улицы поземку, заглядывал во дворы и переулки, словно хотел полюбоваться своей работой и кое-что еще подправить, чтобы воздвигнутые им белые причудливые изваяния были красивы и прочны.

Утром Валентина и Лиля долго хохотали, не в силах отворить дверь, припертую сугробом.

— Ох, Валечка, придется нам кричать «караул», пусть люди выручают, иначе нам до весны не выбраться отсюда, — балагурила Лиля.

— Выберемся! Давай еще поднажмем немножко!

Дверь приотворилась, Валентина вылезла, попросила лопату и стала отгребать снег от дверей.

Как преобразилась за ночь Михайловка! Все вокруг было белое, чистое, праздничное. Синевато-белыми стояли за речкой горы, только чернела полоска недалекого леса, будто четко нарисованная тушью.

У соседей Вершининых кудельками клубился над трубой сизоватый дымок. Со двора доносился голос Никифора Герасимовича:

— Эк насыпало, эк понавалило…

— Ну вот, и выбрались из плена, — говорила довольная Лиля, когда дверь беспрепятственно распахнулась. — Придется нам потрудиться, дорожку расчистить.

— Потрудимся. У меня — свободный день.

Сперва они работали вдвоем, потом Лиля ушла в библиотеку, оставив подругу одну.

— Здравствуйте, Валентина Петровна. Несу я вам письма да телеграммы, — веселым певучим голосом сказала подошедшая тетя Лена. Отработалась она на ферме дояркой и стала теперь сельским почтальоном. — Вот получите! — Тетя Лена достала из пузатой кирзовой сумки телеграммы, письма, открытки, и ее светлые, по-молодому сияющие глаза как бы говорили: я несу вам весточку, и хочется, чтобы она была радостной…

Конечно, не всегда письма были радостными. Жизнь шла своим чередом, и где-то вдалеке от Михайловки хворали, умирали родственники, где-то вдалеке от Михайловки были счастливые и несчастливые, удачники и неудачники.

Воткнув лопату в снег, Валентина взяла письма, телеграммы, открытки, поблагодарила тетю Лену и побежала в избу читать. Писем, телеграмм, открыток было много — это друзья поздравляли ее с наступающим Новым годом. Ничего не было только из родного детского дома. Оно и понятно: там ждут ее. Она уже давно сообщила Зое Александровне, что на Новый год приедет в гости. Но все расстроила Марфа Степановна. Когда Валентина стала отпрашиваться у директора, завуч хмуро сказала:

— Дело ваше, Николай Сергеевич, можете отпускать, вы — хозяин. А по-моему, Валентине Петровне полезней побывать на районном семинаре учителей-словесников, чем зря транжирить время…

Марфа Степановна вообще умела портить настроение!.. Вот и ей испортила, отбила охоту отпрашиваться, хотя Николай Сергеевич, наверное, разрешил бы съездить… Ладно, встретим Новый год в Михайловке! Вчера Валентина отослала в детский дом большую поздравительную телеграмму, скоро придет ответная, потом Зоя Александровна пожурит ее немножко за то, что не приехала…

Сегодня пришло письмо от Зины Солнышко — четыре тетрадных страницы в клеточку, исписанных ее мелким неразборчивым почерком. Валентина, конечно, догадывалась, что все эти листки посвящены Виктору Марченко… Так оно и вышло. Зина писала, что у Виктора отличные результаты в первой четверти, что он организовал математический кружок и отыскал одного ученика с выдающимися математическими способностями (она так и написала — выдающимися) и хочет связаться с известным сибирским академиком, чтобы направить парня к ним в школу-интернат.