Сэляви

* * *

Мой толстокожий персик, Ты бацаешь так рьяно! А мамочкины песни Не любит фортепьяно. Дверных печальных петель Скрипенье так знакомо… От мамочкиных песен Сквозняк идет по дому. Сквозняк идет по спинам От этой самой песни. Он пенится, как пиво, Пузырится, как пепси. Сквозняк бежит меле клавиш, Как горькая настойка. И ты его узнаешь, Но только — не настолько. Мой толстокожий персик, Прозрачнее кристалла, Тебе расскажут песни О том, как я устала… А ты подаришь перстень Прекрасному кентавру. Тебе оставлю песни, А мальчикам — гитару.

* * *

Синие солдатики, красная картечь! Идет война двенадцатого года. Нам наши силы надобно беречь, Раз на дворе — такая непогода. Мы не гуляем — дождик за окном. Все ждем, что переменится погода. У нас полки и роты под огнем, У нас война двенадцатого года. Фельдмаршалу представлен самому Мой ротозей — отныне новобранец. Солдатский кивер и солдатский ранец, Иных предметов не дари ему. А горбунок несется все быстрей! А где-то зайцы скачут на опушке. Дитя забыло кукол и зверей — По целым дням у нас грохочут пушки. Еще не скоро в школу он пойдет И поведет сражение на парте. Ему — четвертый год, и он ведет Свои полки против Буонапарте. Войне конец, хотя француз не трус. Мы победили в той неравной схватке! Мой храбрый сын подкручивает ус. Какое счастье, все у нас в порядке!

* * *

Не расти, дитя мое — Что в том толку? Можешь малость самую, Но и только. «Я сегодня потерял Синий мячик!» — На руках у матери Плачет мальчик. Долго ль будем нянчиться, Радость наша? Вырастешь — наплачется Твоя мамаша. Голова закружится Беспричинно, Тут и обнаружится: Ты мужчина. Женщина потопчется У порога. Вспомнится потом еще, Недотрога… Как я это самое Представляю!.. Не расти, дитя мое, Умоляю.

* * *

Мой сын безбожно на отца похож. Он тоже светлоглаз и белокож. Я часто, глядя на него, не верю, Что это сын мой, что ему я мать. И я боюсь, что сходство — неспроста. Что время все поставит на места, И женщине, как я черноволосой, Он тоже будет что-то объяснять. Она, кивая, выслушает речь. Останется в подушке контур плеч. И тоже, точно так, как я когда-то, Все будет вспоминать его слова. Слова ведь тоже были неспроста, Одна лишь строчка посреди листа… И мне они давным-давно забылись: «Любимая! Ты слишком уж смугла!..» А впрочем, только время им судья. Одно лишь только время, но не я. И если он ту женщину оставит — Пожму плечами — дескать, ну и что ж? А женщина останется одна И назовется — бывшая жена. И, вот ведь штука, Родит мне внука, Который тоже будет на него похож…

* * *

Мне требуется — странные дела! — Дешевая и смирная собака, Но чтобы она лаяла, однако, И чтоб мое жилище стерегла. Мне требуется — странные дела! — Уютное и теплое жилище. Мне надоело жить на пепелище И захотелось своего угла. Мне требуется — странные дела! — Та, что в окне напротив так хохочет, Та, что меня не любит и не хочет, — Чтоб рядом эта женщина была. Потребуется, судя по всему, От дел моих немалых передышка. Но главное — чтоб кошка или мышка, Чтоб божья тварь жила в моем дому.

* * *

Он целует меня, обнимает. С полуслова меня понимает. Он в глаза мне глядит так тревожно, Что ответить ему невозможно. Я от этого взгляда теряюсь, Я сбиваюсь, и я повторяюсь, Если ж я замолчу понарошке — Он щекою прижмется к ладошке. Провожает меня и встречает. Излучает тепло, источает. Будто в чем-то дурном уличенный, Он стоит предо мною смущенный… Только с ним становлюсь настоящей, Ничего от себя не таящей. Вдруг со всеми делами управлюсь, И сама себе даже понравлюсь! Он положит мохнатую лапу И потушит настольную лампу, Приглашая меня на прогулку, И пойдем мы с ним по переулку… Он целует меня, обнимает. С полуслова меня понимает. По ночам ему, видимо, снится, Что нам с ним удалось объясниться…

* * *

В этой маленькой квартирке Есть помада и духи, И веселые картинки, И печальные стихи. Тютчев пишет на конторке, На доске — Мижуев-зять. Ни фанерки, ни картонки — Просто неоткуда взять. В этой маленькой квартирке Все мы соединены — Все четырки, растопырки, Вертуны и болтуны. В Лутовинове — Тургенев, И в Карабихе — поэт. Я не гений. Нету геньев! Прежде были — нынче нет. Из русалок — да в кухарки? Вот я челкою тряхну… Берегись меня, жихарки — Всех за щеку упихну. Чехов в Мелихово едет. Граф гуляет по стерне. Только мне ничто не светит! Скоро я остервене… — Южный ветер дунет в ухо: Ничего, мол, ничего! Продержись еще, старуха! И осталось-то всего… Этот сумрак прокопченный, Пропеченный утюгом… Д нем и ночыо муж-ученый Ходит по цепи кругом.

* * *

У людей — галдеж, у людей — балдеж, и в прихожей — гам, суета. А у меня — падеж, у меня — падеж ежедневный падеж скота. Не живет мой скот, не окот, бойкот, и темны мои небеса. То козленочка, то ягненочка, мне мерещатся голоса. Кто-то парит жир, кто-то варит сыр, подрумянивает антрекот. Если так пойдет, весь мой скот падет, весь мой мелкий рогатый скот. У людей — балдеж, у людей — галдеж, молодежь ликует с листа. А тут — куда пойдешь? Ежели падеж, ежедневный падеж скота.

* * *

Я вчера была свободна, А сегодня занята. Но свобода — неудобна, А удобна суета. Суета сует? Ну что же, Это на меня похоже… Я мечусь, я на пределе, Злюсь, молюсь — и я при деле. Завтра буду посвободней, Сяду в кресло поудобней… Жизнь моя! Ты мне угодна Тем, что так ты неудобна.

* * *

Никуда отсюда не деться! Время мчится, как лихой всадник. Я тоскую о тебе, детство, Как тоскует о тебе всякий. Вот иду той же аллеей И сама с собою толкую. Ни о чем я не сожалею, Но тоскую, тоскую! А на даче спят два сына. Я читала о таком, помню! Но не думала, что так сильно, И не думала, что так полно… Помнишь белку в колесе? Белке В клетку кинули орех грецкий. Не прощу себе свой грех мелкий, Но прощу себе свой страх детский. Вот заветное скоро место. Я тропинок не забывала. Здесь лежит мое королевство! Я сама его зарывала. Не глядеть назад — лучший принцип И от муки верное средство. Но, наследные мои принцы, Что получите вы в наследство? И подумалось без кокетства: Все, что ни было со мной, — важно. Я тоскую о тебе, детство, Как тоскует о тебе каждый. Неразрывные твои сети! Невозможное мое бегство… Там, на даче, спят мои дети. Там, на даче, спит мое детство.

* * *

Повторяю опять и опять, Говорю, не боясь повториться: Здравствуй, доброе племя опят, Что на время в лесу воцарится! Желтый гвоздик, мой бедный дружок! Пограничник ушедшего лета… Твой отчаянный в осень прыжок — Как нечаянный возглас поэта. Всякий гриб среди белого дня Хочет облик принять неприметный. Ты стоишь среди целого пня — Простодушный такой, многодетный! На грибном на коротком веку Нужно мужества тяжкое бремя, Чтобы бросить под нож грибнику Все свое малолетнее племя. В разговоре об этом грибе Я еще не поставила точку… Можно кучей погибнуть в борьбе, Только чтобы не жить в одиночку.

* * *

He моих ли мук творенье Строчкой бронзовой болит? Но моих ли рук варенье Пенкой розовой бурлит? Может, что-нибудь не вышло? — Непонятно мне самой. Но варение из вишни Отогреет нас зимой. Я слежу недремным оком За загадкой бытия, А она исходит соком — Вишня, ягода моя. Я — без зависти, без злости. Но сама с собой борюсь, И, как ягода без кости, В чьем-то вареве варюсь! Не мое ли это пенье — Горло тонкое дрожит? А вишневое кипенье — Будто фея ворожит. Может, что-нибудь не вышло? — Непонятно мне самой. Но варение из вишни Отогреет нас зимой…