Семь дней творения

— Она идет!

Шаги Софии заставили ее отскочить от двери. София подошла к сиреневому «Бьюику», на крышу которого опирался Лукас.

— Зачем вы приехали? Чего вы хотите?

— Второй попытки!

— Хорошего впечатления со второй попытки не создать.

— Сегодня вечером я был бы рад доказать вам, что вы ошибаетесь.

— Почему?

— Потому что.

— Коротковато для ответа!

— Потому что сегодня я опять побывал в Сосалито.

Впервые он показывал, что уязвим.

— Я не хотел, чтобы наступила темнота, — продолжил он. — Хотя нет, дело сложнее. «Не хотеть» всегда было мне свойственно, но здесь произошло наоборот: впервые я именно захотел!

— Чего вы захотели?

— Видеть вас, слушать вас, говорить с вами!

— Может быть, еще чего-нибудь? Найти доводы, которым я могла бы поверить?

— Позвольте мне пригласить вас поужинать. Не отказывайтесь!

— Я не голодна, — ответила она, пряча глаза.

— Вы никогда не бываете голодной. Просто я не все еще сказал…

Он распахнул дверь машины и с улыбкой закончил:

— Я знаю, кто вы.

София посмотрела на него и села в машину.

Матильда перестала отгибать край занавески. В эту же секунду то же самое произошло с занавеской на окне первого этажа.

Машина унеслась по безлюдной улице. Под мелким осенним дождиком они ехали молча. В этот раз Лукас не гнал. София смотрела в окно, пытаясь отыскать в небе ответы на свои вопросы.

— С какого времени вы это знаете? — спросила она

— Уже несколько дней, — нехотя ответил Лукас, потирая подбородок.

— Час от часу не легче! И все это время вы помалкивали!

— Как и вы! Вы тоже ничего не говорили.

— Я не умею врать.

— А я не запрограммирован на то, чтобы говорить правду.

— Как не заподозрить, что вы все подстроили, что с самого начала мной манипулировали!

— Не надо себя недооценивать! И потом, не исключено, что все было наоборот. Для этого существуют все предпосылки. Теперешняя ситуация это только подтверждает.

— Какая ситуация?

— Эта ваша мягкость, такая странная и неотразимая! Вы и я в этой машине, едущей неизвестно куда.

— Что вы замышляете? — спросила София, рассеянно провожая взглядом торопящихся по мокрым тротуарам прохожих.

— Не имею ни малейшего понятия! Наверное, оставаться рядом с вами.

— Прекратите!

Лукас ударил по тормозам, машину поволокло по мокрому асфальту к светофору, под которым она замерла.

— Я проскучал всю ночь и весь день. Тоскуя, я решил прогуляться в Сосалито, но и там мне вас недоставало. Какое упоительное чувство!

— Вы не знаете истинного смысла этих слов.

— Раньше мне были ведомы только их антонимы.

— Брось свои ухаживания!

— Наконец-то! Как я мечтал, чтобы мы перешли на «ты»!

София не ответила. Зажегся зеленый глаз светофора, потом желтый, потом опять красный. «Дворники» боролись с дождем, усугубляя своим мерным стуком тишину.

— Какие еще ухаживания?! — возмутился Лукас.

— Я не сказала, что у вас плохо получается, — оговорилась София, качая головой. — Я просто сказала, что ты этим занимаешься, это разные вещи.

— Можно продолжать? — спросил Лукас.

— Сзади нам настойчиво мигают фарами.

— Пусть подождут, мы стоим на «красном».

— Ага, третий раз подряд под одним и тем же светофором!

— Не понимаю, что со мной творится, вообще ничего уже не понимаю, знаю только, что рядом с вами мне хорошо, хотя и эти слова не входят в мой лексикон.

— Говорить подобные вещи еще рановато.

— Для правды существуют специальные моменты?

— Да, существуют!

— В таком случае мне без помощи не обойтись: искренность — это куда труднее, чем я думал.

— Да, быть честным трудно, Лукас, гораздо труднее, чем вы себе представляли, порой честность наталкивается на несправедливость и на неблагодарность, но отказаться от нее — все равно, что зрячему притворяться слепцом. Очень трудно все это вам объяснить… Мы с вами такие разные, даже слишком разные.

— Мы дополняем друг друга, — заявил он, полный надежды. — В этом я с вами согласен.

— Нет, просто мы разные!

— И вы произносите такие слова? А я поверил было…

— Вы теперь верующий?

— Перестаньте! Я воображал, что эта разница… Но нет, наверное, я ошибался, вернее, был прав, и это парадоксальным образом прискорбно!

Лукас вышел из машины, оставив открытой дверь. София бросилась за ним под дождь, из-за чего адресованных им пронзительных гудков стало вдесятеро больше. Она звала его, но он ее не слышал: дождик превратился в ливень. Наконец она его поймала, схватила за руку, он обернулся. Мокрые волосы прилипли к ее лицу, он убрал губами одну самую непокорную прядь, она его оттолкнула.

— Между нашими мирами нет ничего общего, мы по-разному верим, надеемся на разное, наши культуры так далеки друг от друга— Куда нам деваться, когда все против нас?

— Вы боитесь! — ответил он. — Да-да, от страха у вас поджилки трясутся. Вопреки своим собственным правилам вы отказываетесь смотреть правде в лицо — вы, толкующая об ослеплении и об искренности! Вы день напролет произносите красивые проповеди, но проповеди, не сопровождаемые делами, ничего не стоят. Не судите меня, я и впрямь ваша противоположность, у меня нет с вами ни малейшего сходства, но одновременно мы похожи, я — ваша вторая половина. Я не сумею описать вам свои чувства, так как мне неведомы слова для обозначения того, что меня уже два дня преследует до такой степени, что появляется надежда, что все может перемениться: мой мир, как вы говорите, ваш мир, их мир. Наплевать мне на мои прежние бои, на мои черные ночи и на мои воскресенья, я — бессмертный, впервые в жизни почувствовавший желание жить. Мы могли бы друг друга узнавать, открывать, в конце концов мы бы стали похожи… со временем.

София прикоснулась пальцем к его губам, прерывая его.

— Сколько нужно времени — два дня?

— …И три ночи! Они стоят немалой части моей вечности, — сказал Лукас.

— Опять вы за свое!

В небе прогремел гром, ливень превратился в ужасную грозу. Он задрал голову и увидел ночь — такую черную, какой не бывало еще никогда.

— Скорее! — решительно произнес он. — Надо немедленно отсюда сматываться. У меня очень недоброе предчувствие.

И он, не дожидаясь согласия Софии, потащил ее за собой. Хлопок дверей — и он сорвался с места, отрываясь от машин, собравшихся позади него. После резкого поворота влево он устремился подальше от нескромных взглядов, в тоннель, пронзающий холм. Под землей оказалось пусто. Лукас помчался по правой полосе, ведущей в Чайнатаун. За стеклом замелькали неоновые светильники, в машине яркий свет с быстротой молнии чередовался с непроглядной тьмой. Вдруг дворники на лобовом стекле замерли.