Семь с половиной женихов Евангелины
Шрифт:
– А мне почем знать? Ты думаешь, Черный Дракон мне рассказывает все свои рецепты и делится, кого он съест на завтрак, а кого на обед?
Гоблин мерзко захохотал, увидев вытянувшееся лицо Роланда и, изловчившись, выхватил кусок мяса их рук Эвана.
– Вот черт!
– ругнулся Эван.
– Драконы, - сердито просопел Роланд, - не едят людей!
– А гоблины не едят гоблинов, - ответил мерзкий твареныш, с аппетитом чавкая ляжкой погибшего товарища.
– По ручью туда добраться?
– спросил Акмаль.
– Ручей мелкий, - ответил гоблин, облизывая пальчики, - а
И он мерзко захихикал.
– Сожрут нас, - подытожил Акмаль.
– Не сожрут, - парировал Роланд самоуверенно.
– Это еще кто кого сожрет, - подхватил Эван.
– Если сожрут, то я соберу остатки и оживлю, - встрял некромант Алекс.
Михаль неприлично зафыркал.
– Соберешь из семерых одного, -сказал он.
– Это чудовище женится на Евангелине. И все будут довольны.
– Тогда идем вверх по ручью, - сказал Берни.
Глава 13. Первые потери
– Пр-р-рекрасная Евангелина, я спасу тебя! Я спасу тебя, пр-р-релестная Евангелина, бесстыжая р-р-распутница!
– пыхтел гном, взвалив на спину стул некроманта и волоча упирающуюся Лору за поводок.
– Я найду тебя и приведу сюда, и никто не скажет, что Р-р-ромео - трус! Р-р-ромео - это сила и мощь! Р-р-р-ромео - это настоящий мужчина! Мне неведом страх и не страшны препятствия!
Женихи проявили редкое единодушие в вопросе идти ли в ночь вдоль Бойкого ручья или остаться на ночлег на яхте, в устье.
Все, как один, решили переждать ночь на яхте. Тем более, что мрак на лес спустился невероятный. Сколько б Роланд ни дышал пламенем, его хватало лишь на то, чтобы осветить крохотный участок тропы впереди. Когда огонь гас, темнота становилась еще гуще.
Но гнома темнотой было не напугать.
Подземный народец в темноте шахт видел лучше, чем на свету.
– Гнома мраком не напугать!
– пыхтел Ромео, выволакивая упирающийся стул на лесную тропинку.
– И пока эти тонконогие хлыщи жмутся и опасаются, настоящие мужчины все бер-рут в свои руки и побеждают!
Гоблинов он наивно не боялся.
Во-первых, Эван здорово проредил их популяцию. Во-вторых, от пламени Роланда оставшиеся, самые отчаянные, притаившиеся за кустами, с писком разбежались, как блохи от отравы.
Ну, и самое главное - гном был романтичен до ужаса.
Пылкое воображение рисовало ему кровавые эпичные сражения, где он - огромный и сильный великан, - крушит всякую нечисть, пристукивает ее кулаком промеж глаз, или повергает копьем на обагренную кровью траву. Гном и в самом деле был уверен, что сможет справиться с любым чудовищем.
Гоблинов он увидел один раз, и то мельком - когда Акмаль прогнал его из трюма, собираясь там ободрать с добычи Эвана шкурки и выделать их. Ни о коварстве этих странных зелено-черных тварей, ни о многочисленных зубах, ни о привычке лакомиться путниками Ромео, разумеется, не слышал.
– Я покажу тебе, - пыхтел гном, взбираясь на сопротивляющийся стул и спуская сонную ворчащую Лору на землю, - что такое настоящий мужчина!
Лора на настоящих мужчин смотреть не хотела и огрызалась.
В
мечтах гном, могучий и бесстрашный, на своем верном скакуне добирался таки до похитителя, а потом... потом Ромео толком еще не определился, чего хочет.С одной стороны, после тяжкой битвы с чудовищем, было бы неплохо пасть, всему израненному, но непобежденному.
– Вот тогда ты поплачешь, пр-р-рекрасная Евангелина!
– бормотал гном, толкая Лору ногой под зад, чтобы она бодрее шла по следу Евангелины.
– Тогда ты зар-рыдаешь, поняв, какого мужчину потер-ряла, но будет поздно! Да! Я умру! И не пытайся меня даже уговар-р-ривать не помирать! Умру тебе назло! Стр-р-радай и р-р-р-раскаивайся в том, что своими капризами погубила гер-р-роя!
С другой стороны, жестоко уязвленный равнодушием Евангелины к собственной персоне, гном жаждал отомстить. В своих мечтах он был огромным, сильным и героическим. На шею ему вешались девушки и дарили цветы. И он сгребал их в охапку, и тащил на танцы, провожаемый несчастным взглядом одинокой, всеми брошенной Евангелины.
– И не пр-р-роси!
– небрежно бормотал гном, трясясь на стуле, который отчего-то перешел на бодрую рысь.
– Я не вер-р-рнусь к тебе! Впрочем, если хорошо попросишь... я, так и быть, подумаю. Но не вер-рнусь, ха-ха-ха-ха!
Он так развеселился, попеременно представляя себя то мертвым, то живым и окруженным девушками, что душа его возликовала, и гном совершенно позабыл о какой-либо безопасности. Он хохотал, понукал стул и вел длинные диалоги с воображаемой Евангелиной, не забывая прихлебывать из своей походной фляжки.
Содержимое фляжки он позаимствовал у своего хозяина, дракона Роланда, когда пиво кончилось. Дракон пива не пил, а та темная жидкость, которая обманчиво пахла сладким шоколадом, и которую Ромео перелил тайком в свою фляжку из хрустального графинчика, огнем обжигала глотку гнома и дважды валила его со стула в траву.
Стул, фыркая, нехотя возвращался к поверженному герою, у которого перед глазами звезды плясали, гном вскарабкивался на бархатную подушку на сидении с криком «всех убью, один останусь!», и путешествие во мрак продолжалось.
Третье падение было фатальным; Лора, вырвав поводок из рук гнома, со скрежетом скрылась в ночи. Стул, топоча ножками по тропинке, исчез в неизвестном направлении, и гном остался один посреди леса. Один, пьян, и побит о землю при падении.
Впрочем, не один.
Из-под ближайшего куста на него смотрели огромные желтые волчьи глазища. Внимательный гном, хорошо видящий в темноте, даже рассмотрел оскаленные недобро клыки, и недоброе рычание тоже расслышал.
– О, Берни, - сказал нетрезвый гном, не отдающий себе отчета в том, как далеко его стул унес от места стоянки.
– А ты чего тут один, под кустом, глаза пучишь? Тоже живот крутит?
Рычание перешло в захлебывающееся от злости, и гном задом наперед начал отползать от кустов, трезвея и понимая, что под этим кустом крутит живот не Берни.
– Ну, чего ты, чего, - бормотал гном, по мере того, как из-под красивого орешника выступал огромный волчище. Намного массивнее Берни. Намного темнее его. И намного злее.
– Ты волк или. еблеборотень?