Семейные ценности

Лицо Ларри становится белее снега.

Несколько секунд он молча хватает ртом воздух, а потом паническое оцепенение спадает — и Уилсон принимается вопить во всю глотку, выкрикивая нечленораздельные ругательства и бестолково дёргая закованными в кандалы руками. От его истеричных визгов и неприятного металлического звона наручников у Уэнсдэй мгновенно начинает болеть голова, что вовсе не способствует проявлению милосердия.

— Тогда выберу я, — ей приходится повысить голос на полтона, чтобы перебить оглушительный рёв.

Oh merda, ну зачем так визжать?

Она ведь даже ничего не сделала. Пока что.

Бледные пальцы с заострёнными ногтями почти с нежностью скользят по набору инструментов — и останавливаются на металлической ручке молотка. Аддамс с большим удовольствием предпочла бы как минимум болторез, способный за секунду избавить пальцы Уилсона от парочки ногтевых пластин… Но Шепард очень убедительно просил обойтись без крови — а содействие главного инспектора было слишком выгодным, чтобы утратить его таким глупым способом.

Пожалуй, стоит перестраховаться.

Немного поразмыслив, Уэнсдэй достаёт из внешнего кармана сумочки эластичный бинт.

— Выпрями руки, — приказывает она, сверкнув глазами в сторону практически рыдающего подозреваемого. — Живо.

Тот упрямо мотает головой и сжимает ладони в кулаки. Раздражённо закатив глаза, Аддамс предупреждающе нажимает кнопку на электрошокере — треск короткого разряда эхом отражается от стен полупустой комнаты.

— Я дважды не повторяю, Ларри.

— Пожалуйста, не надо… — едва слышно шепчет он срывающимся голосом, но подчиняется.

Уилсон покорно вытягивает прямо перед собой дрожащие руки с покрасневшими от оков запястьями.

Уэнсдэй быстро обматывает его правую ладонь эластичным бинтом и удовлетворённо кивает самой себе — теперь о чистоте допросной комнаты можно не беспокоиться.

— Ничего не вспомнил? — как бы между прочим интересуется она, постукивая пальцами по гладкому клину молотка.

— Пожалуйста, прекратите… — светло-карие глаза позорно наполняются слезами, не вызывающими ничего, кроме презрительного отвращения.

— Это не ответ, — Уэнсдэй небрежно пожимает плечами и резко замахивается. Молоток со свистом рассекает воздух.

— Нет, нет! Стойте! — верещит Ларри, трясясь как осиновый лист на ветру. — Я всё расскажу!

Он сдаётся так легко, что Аддамс почти разочарована. Предвкушение чужой боли приятно дурманит разум, но она заставляет себя остановиться титаническим усилием воли.

— Ну?

— Это… — Уилсон всхлипывает и громко шмыгает носом. — Это татуировка моего брата.

Уэнсдэй бросает на стол перед инспектором Шепардом увесистую папку со всей информацией, которую ей удалось добыть, проторчав в полицейском архиве больше двух часов.

— Это что? — Энтони неодобрительно взирает на капли кофе, расплескавшегося по столешнице после столкновения с внушительным талмудом. — Надеюсь, не твоё чистосердечное признание в убийстве Уилсона с особой жестокостью?

— Спасибо, Уэнсдэй, я безмерно благодарен, что за десять минут наедине со свидетелем ты раскрыла личность настоящего преступника, — с издёвкой изрекает Аддамс. — Вот что ты должен был сказать.

— Да ты шутишь, — Шепард присвистывает и удивлённо вскидывает брови.

— Какие уж тут шутки, — она усаживается напротив него, устало потирая пульсирующие виски. — Читай.

Проклятая головная боль никак не отступает даже приёма двойной дозы Парацетомола.

Спасительный Анальгин в нынешнем положении, увы, категорически противопоказан.

Вдобавок от обилия мелко напечатанных буковок в архивных документах очертания кабинета противно вращаются перед глазами.

— Ты как вообще? — Энтони тут же обращает на неё раздражающе встревоженный взгляд. — Может, домой поедешь?

— Нормально, — досадуя на себя за проявление слабости, Уэнсдэй мгновенно выпрямляет спину, становясь привычно собранной и уверенной. — Читай. У нас чертовски мало времени.

Поспорить с этим трудно.

На настольном календаре квадратиком в красной рамке выделена сегодняшняя дата — тринадцатое апреля.

Если маньяк, отличающийся неимоверной пунктуальностью, не станет выбиваться из привычного графика, у них есть всего-навсего шесть дней, чтобы его остановить.

— Странный ты человек, Аддамс, — бесхитростно заявляет инспектор, наконец принимаясь листать папку. — Моя жена месяца с четвёртого начала ныть, что поскорее хочет в декретный отпуск, а ты на восьмом скачешь, как горная коза. И чего тебе неймется, а?

— На седьмом, — машинально поправляет Уэнсдэй, испытывая настойчивое желание приложить Шепарда молотком за сравнение с бестолковой домохозяйкой. — И ты раздражаешь.

— Ладно, извини, — он внимательно скользит взглядом по ровным строчкам, с каждой секундой нахмуриваясь всё больше.

Его реакция вполне обоснована — послужной список преступлений Майка Уилсона тянется ещё с начала нулевых. Несколько вооруженных ограблений, поджог в две тысячи десятом, изнасилование в две тысячи тринадцатом — и тюремное заключение на много лет, которое он отбывал в окружной тюрьме Вашингтона, откуда и началась цепочка кровавых расправ. По данным архива, на свободу он вышел аккурат четыре года назад.

— На последней странице заключение психиатрической экспертизы, — Аддамс забирает папку из рук инспектора и пролистывает до самого конца. — Посмотри, тебе понравится.

— Антисоциальное расстройство личности, шизофрения, агрессивное поведение… — Шепард удивлённо присвистывает. — Матерь божья, почему его с таким букетом не закрыли в психушке до конца дней?

— Совершенство системы правосудия во всей красе, — Уэнсдэй на секунду прикрывает глаза, стараясь игнорировать болезненную пульсацию в висках.