Семейные ценности

— А мотив? — инспектор откладывает папку в сторону и сцепляет пальцы в замок. — Все жертвы не связаны друг с другом, никаких точек соприкосновения нет. Странно, не находишь?

— Психопатам мотив не нужен.

— По себе знаешь? — несмотря на напряженную обстановку, Энтони всегда находит время для сарказма.

— Но мотив есть, — Аддамс пропускает мимо ушей колкий выпад, не считая нужным отвлекаться от важного дела. — Полагаю, он возомнил себя кем-то вроде полиции нравов. Две жертвы были проститутками, ещё трое торговали наркотиками.

— Ну а Карла Дельфино? Простая медсестра, что аморального было в её образе жизни?

— Она спала с его братом. Женатым братом.

— Браво, Аддамс, — Шепард усмехается и театрально изображает аплодисменты. — В десятый раз предлагаю, прикрывай своё агентство и иди уже работать к нам.

— Не в этой жизни, — Уэнсдэй решительно поднимается на ноги, оперевшись рукой о столешницу. Черт бы побрал беременность, по вине которой даже самые стандартные движения становятся чертовски сложными. — Ларри сказал, что не видел брата несколько месяцев и текущего места жительства не знает. Но у Майка есть трейлер как раз неподалёку от Браунсвилла. Предлагаю нанести ему дружеский визит.

— Совсем сбрендила? — инспектор крутит пальцем у виска и отрицательно мотает головой. — Никуда ты не поедешь. Отправляйся домой и готовь пелёнки для наследника. Уж как-нибудь справимся и без тебя.

— Я беременна, а не больна, — ей слишком часто приходится повторять эту фразу. Настолько часто, что это злит до зубного скрежета.

— Аддамс, не дури, — Шепард становится предельно серьёзным. — Если у тебя нет инстинкта самосохранения, то у меня да. И я не хочу, чтобы твоя чокнутая семейка меня потом четвертовала. Даже не знаю, кто хуже — твой дядя-уголовник или твой муженёк. Слышал, все творческие люди — законченные психи.

Уэнсдэй уже открывает рот, чтобы выдать с десяток веских аргументов — например, о том, что наличие ребёнка в животе вовсе не мешает держать в руках пистолет и уж точно никак не влияет на меткость стрельбы в случае необходимости — но самочувствие действительно оставляет желать лучшего. Голова всё ещё предательски кружится, а пульсация в висках вкручивается в мозг, словно кюретка для лоботомии. Несколько раз моргнув, чтобы сфокусировать рассеянный взгляд, она запускает руку в карман кожаной куртки и нащупывает ключи от машины.

— Позвони мне сразу, как что-то выяснишь, — бросает она вместо прощания и быстро покидает кабинет инспектора.

Но следовать бестолковому совету Шепарда и отправляться домой Аддамс категорически не намерена. Время едва близится к полудню, и сидеть без дела в такой ранний час — абсолютное преступление.

Особенно, учитывая, что к следующему расследованию она сможет приступить очень нескоро. Скорое появление дочери неизбежно внесёт огромные коррективы в привычный ритм жизни, а значит, нужно следовать пафосному латинскому изречению — carpe diem.{?}[Живи настоящим (лат.)]

Тем более, нет никакой гарантии, что Майк Уилсон действительно окажется в указанном месте. Возможно, за оставшиеся дни до злополучного девятнадцатого числа ей удастся выявить некую закономерность в его действиях и хоть примерно прикинуть, где может произойти следующее убийство. Решено.

Переключив передачу на движение и резко вдавив педаль газа в пол, Аддамс выворачивает руль в сторону Пятьдесят восьмого шоссе, ведущего в агентство.

Апрельская погода отвратительна — столбик термометра уже стремится к двадцати градусам Цельсия. Шумный Нью-Йорк подобен разъярённому бетонному зверю, застигнутому врасплох не по сезону сильной жарой и непомерным количеством людей.

Час-пик в самом разгаре — и едва блестящий Мазерати выезжает на Пятьдесят восьмое шоссе, Уэнсдэй приходится переместить ногу на педаль тормоза. Многокилометровая пробка тянется едва ли не до самого Манхэттена.

Нечего и думать, чтобы успеть хотя бы к часу дня.

Oh merda. Ксавье наверняка уже топчется под дверью агентства с очередной порцией какой-нибудь дряни из доставки еды — и наверняка снова устроит разбор полётов касательно её безответственного отношения к базовым потребностям организма.

Стоит подумать об этом, как в сумочке на пассажирском сиденье оживает телефон.

Включив левый поворотник и ловко перестраиваясь в соседнюю полосу, Аддамс наощупь находит звенящее устройство и не глядя принимает вызов.

— Ну ты где? — раздаётся слегка огорчённый голос Торпа на том конце трубки. — У меня всего полчаса на обед, а тебя и след простыл.

— Не жди меня, — она сверлит хмурым немигающим взглядом длинную вереницу автомобилей впереди. — Пробки.

— А как же ланч? — Ксавье вздыхает, и хотя она не может видеть его лица, но отчётливо представляет, как он потирает переносицу двумя пальцами. Механический неизменный жест, выдающий досаду. — Я взял тебе салат с ростбифом.

— Выброси, мне ехать ещё минут сорок.

— А вечером во сколько освободишься? — с неприкрытой надеждой в голосе спрашивает Торп.

— Поздно. Слишком много дел, — равнодушно отзывается Уэнсдэй, удерживая телефон плечом и немного опуская боковое стекло. Приток свежего воздуха слегка облегчает острую головную боль. — Похоже, мы вышли на настоящего убийцу.

Она снова включает поворотник и круто выворачивает руль, чтобы перестроиться в самую крайнюю левую полосу. Но белый Форд, невовремя прибавивший скорость, едва не цепляет боковым зеркалом крыло Мазерати.

У Аддамс вырывается крепкое ругательство.

Водитель Форда раздражённо и продолжительно сигналит.

Черт бы побрал проклятого недоумка.

— Води аккуратнее, пожалуйста, — уже в тысячный раз повторяет Ксавье свою давно заученную мантру. — Ладно, не буду отвлекать. Люблю тебя… Вас обеих. И постарайся не задерживаться допоздна.

— Ты раздражаешь, — сообщает Уэнсдэй и, не удостоив его прощанием, сбрасывает вызов.

Дорога до агентства занимает практически целый час — и к концу пути от окружающего монотонного гула у неё буквально плавится мозг. В какой-то момент Аддамс предпринимает попытку отыскать в сумке очередную таблетку обезболивающего, но блистер оказывается пустым. Проклятье. Только этого не хватало.

Остановив машину на парковке возле агентства, она позволяет себе мимолетную слабость — опускает голову на сцепленные в замок руки, лежащие на руле, и прикрывает глаза.