Семейные ценности

Голос парамедика доносится словно сквозь плотный слой ваты.

Ксавье едва находит в себе силы, чтобы кивнуть.

— Хорошо. У нас в машине нет места. Сможете поехать за нами на своей?

Ещё один механический короткий кивок.

Перед глазами продолжает стоять одна-единственная картинка, въевшаяся в мозг калёным железом.

Хрупкое запястье, тонкие пальчики.

Уродливые багряные разводы крови.

Откуда кровь? Почему её так много?

— И не переживайте так раньше времени. Уверен, всё обойдётся, — сотрудник скорой ободряюще хлопает его по плечу.

Торп неловко переступает с ноги на ногу, впившись невидящим взглядом в белые дверцы, прямо за которыми в эту самую минуту… Нет. Нельзя об этом думать. Нельзя.

Он машинально проводит рукой по лицу и отступает на шаг назад. Потом на два.

Немного расслабляет галстук — кислород догорает в лёгких, во рту воцаряется сухость пустыни, в горле стоит мерзкий колючий комок — и Ксавье часто-часто моргает, пытаясь сфокусировать потерянный взгляд.

Но простые действия, производимые словно на автопилоте, ни на секунду не помогают. Сердце неистово стучит — бьётся в клетке из рёбер, будто попавшая в паутину муха. Руки и ноги становятся совершенно ватными, а всё тело прошибает холодный пот.

И страх.

Леденяще липкий страх от осознания, что это вовсе не дурной сон. Самые жуткие кошмары сбылись, воплотились в реальность.

Всё это действительно происходит на самом деле.

Парамедик чуть приоткрывает двери, чтобы забраться в машину — и Ксавье отводит глаза, отчаянно боясь увидеть что-то пострашнее тонкой руки Уэнсдэй, обагрённой кровью.

Нет.

Если он увидит что-то ещё, то жалкие остатки самообладания мгновенно рассыпятся, как карточный домик, и он рухнет на колени прямо посреди оживлённой улицы.

Нельзя. Никак нельзя допустить подобного.

Только не сейчас.

Он должен держать себя в руках.

Обязан ради жены и нерождённой дочери.

Из тотального ступора его вырывает надрывный вопль сирены — сверкая сине-красными проблесковыми маячками, карета скорой помощи резко срывается с места. Торпу приходится несколько раз сильно ударить ладонями по щекам, чтобы хоть немного привести себя в чувство. Лёгкие вспышки боли слегка отрезвляют объятый страхом разум.

Совсем немного — но этого хватает, чтобы вернуться к Шевроле и сесть за руль. Хорошо, что он не заглушил мотор. Иначе точно не смог бы выполнить простейший алгоритм действий, чтобы завести машину.

Все конечности бьёт лихорадочной дрожью, и Ксавье несколько раз промахивается ногой мимо нужной педали. Черт. Дерьмо.

Самообладание неизбежно подводит — и он с силой ударяет кулаком по рулю, словно пытаясь вложить в это движение всё отчаяние, захлестнувшее душу.

А потом ударяет ещё раз. И ещё.

На одной из разбитых костяшек выступает крохотная бисеринка крови. И как ни странно, именно эта маленькая багряная капля помогает разуму сбросить оковы растерянного ступора.

Торп наконец находит педаль газа, и Шевроле резко срывается с места.

Дорога до больницы проходит словно в тумане — и хотя ехать не больше десятка кварталов, ему кажется, что путь длится целую вечность. Ксавье пытается успокоить себя, пытается вспомнить слова парамедика — уверен, всё обойдётся — но жалкие попытки тщетны. Потому что в голове раз за разом, на ужасающе бесконечном повторе всплывают слова совсем другого человека.

Кажется, на седьмом месяце случилась эклампсия… Малышка Офелия прожила всего пару часов, а сама Донателла Фрамп умерла во время родов.

Умерла. Умерла. Умерла.

Нет. Нельзя. Нельзя об этом думать.

Ничего ещё не случилось.

И не случится.

Но кроме нелепой ободряющей фразы, проклятый парамедик сказал кое-что ещё.

Гипертонический криз. Вероятно, преэклампсия. Пока сказать трудно, нужна срочная госпитализация.

Нет. Этот человек в тёмной медицинской форме даже не настоящий врач. Что вообще он может знать? Скорая помощь не ставит диагнозов.

На одном из последних светофоров машина с проблесковыми маячками теряется из виду, проскочив на красный. Ксавье пытается повторить опасный манёвр, но плотный поток автомобилей, движущихся перпендикулярно, не позволяет этого сделать. Проклятье.

Зелёный свет загорается лишь спустя шестьдесят секунд, что является непозволительно огромным промедлением по текущим меркам.

Когда Шевроле резко влетает на парковку «Докторз» — совершенно обычной дежурной больницы — и Ксавье быстро выскакивает из машины, не потрудившись даже заглушить мотор, карета скорой помощи оказывается пуста. Не имея ни малейшего представления, что делать дальше, он стремительно вбегает в вестибюль и лихорадочно озирается по сторонам.

— Вы что-то хотели? — медсестра из-за стойки бросает на него короткий равнодушный взгляд.

— Да! — он за секунду подскакивает к ней, словно цепляясь за последнюю спасительную соломинку. Голос снова срывается на крик. — К вам только что привезли мою жену! Где она?! Что с ней?!

— Не кричите так. Здесь обычная больница, а не сумасшедший дом, — немолодая женщина с помятым лицом недовольно цокает языком, не отвлекаясь от сосредоточенного заполнения медицинской карты. — Если вы говорите про беременную женщину, то она в реанимации. Но вам туда не…

Не дослушав до конца монотонную фразу, Ксавье со всех ног срывается с места. Он едва успевает читать потёртые таблички на белых дверях, но резкий выброс адреналина неожиданно придаёт сил. Медсестра что-то кричит вслед, но он её уже не слушает — страшное слово «реанимация» набатом стучит в висках, глуша все прочие мысли.

Если Уэнсдэй отправили прямиком в реанимацию, значит, всё совсем плохо.

Значит, всё просто ужасно.

Значит, она действительно может… Господи.

Только не это. Пожалуйста, только не это.

К огромному облегчению, поиск нужного отделения занимает всего несколько минут — над двустворчатыми дверями с непрозрачным стеклом горит ярко-белая надпись «Посторонним не входить». Но Торпу совершенно на это наплевать. Он решительно толкает от себя тяжелую дверь и лицом к лицу сталкивается с врачом.