Семейные ценности

Мортиша, обвивающая локоть супруга, мягко улыбается — она как всегда преисполнена величественной грации. Словно над этой великолепной женщиной абсолютно не властны годы.

Справа от родителей стоит Пагсли, облачённый в точно такой же полосатый изысканный костюм, как у отца — он выглядит необыкновенно гордо, будто первое тюремное заключение прибавило ему статуса. Мадлен с самым важным видом восседает у него на руках, и Ксавье невольно отмечает про себя, что их необыкновенно тёплые отношения очень уж напоминают Уэнсдэй и Фестера.

Фестер тоже здесь — при виде «мрачной протеже с косичками» на его лице расцветает широкая довольная улыбка, и Аддамс отвечает ему тем же.

— Как вы добрались? — заботливо вопрошает Мортиша, ласково поглаживая супруга по плечу.

— Спасибо, хорошо, — Ксавье первым проходит вглубь просторного холла и по очереди обменивается рукопожатиями с мужской частью родственников. — Принцесса даже заснула по дороге. Правда, Мэдди?

— Мадлен, — жена и дочь поправляют его в один голос. Торп в ответ лишь усмехается и молча разводит руками.

— О, эти женщины… — со знанием дела изрекает Гомес, заговорщически подмигнув зятю. — Играют на струнах наших душ виртуознее любого музыканта, но без них жизнь совершенно не имеет смысла. Tutto vince amore!{?}[Любовь побеждает всё! (итал.)]

— Абсолютно согласен, — Ксавье понимающе кивает, хотя последняя фраза остаётся для него загадкой. Судя по тому, что Уэнсдэй сиюминутно возводит глаза к потолку, это нечто лиричное и не лишённое пафосного романтизма.

— Тьма очей моих, дети наверняка голодны… — Мортиша мягко проводит по щеке мужа тыльной стороной ладони. — Хватит держать их на пороге. Идёмте же к столу.

В огромной столовой, больше напоминающей банкетный зал, уже всё накрыто к ужину. От обилия самых изысканных блюд разбегаются глаза — многочисленная прислуга Аддамсов явно постаралась на славу. И хоть до этого момента Ксавье совсем не хотел есть, от буйства аппетитных ароматов желудок мгновенно сводит тянущим чувством голода.

Все занимают привычные места согласно столовому этикету — дух старой аристократии в этих стенах поистине неискореним. Одна только Мадлен пользуется положением всеобщей любимицы и не подчиняется правилам, продолжая восседать на коленях у Пагсли — тот увлечённо рассказывает ей что-то на уровне приглушенного шепота. Судя по восхищённому выражению кукольного личика, речь идёт как минимум о чём-то незаконном, а как максимум — откровенно опасном для жизни.

Ксавье пытается прислушаться, но безуспешно.

Заметив повышенный интерес отца к собственной персоне, маленькая хитрюга прикрывает рот ладонью и совсем понижает голос.

Уэнсдэй погружается в аналогичную беседу с дядей Фестером. По крайней мере, у этих двоих разговоры всегда стабильны и предсказуемы. Немного о современных интерпретациях средневековых пыточных орудий, немного о бесконечных поисках древнейших артефактов, и совсем чуть-чуть — о расследованиях.

Сам же Торп с наслаждением потягивает красное сухое вино, периодически обмениваясь со старшим поколением Аддамсов короткими рассказами о состоянии семейных дел.

— И всё-таки я считаю, что наша маленькая ядовитая колючка должна поступить в Невермор, — настойчиво повторяет Гомес уже в десятый раз за вечер и в тысячный — за всю жизнь. — Вы не найдёте школы лучше, чем старая добрая alma mater.

— Оставим этот вариант на крайний случай, — мягко, но решительно возражает Ксавье. — Пока что её исключили из детского сада всего один раз.

— Полная ерунда, к слову, — Уэнсдэй отрывается от диалога с дядей и поворачивается к родителям. — Мадлен всего лишь подбросила мышеловку в сумку одной из воспитательниц.

— И только? — искренне удивлённый Гомес недоуменно округляет глаза. — Воспитатели в наше время совершенно никуда не годятся. Такие нежные… Помню, Уэнсди в её возрасте первый раз подсыпала цианид калия в кастрюлю с овсяной кашей, но тогда дело ограничилось всего лишь строгим выговором.

— Она просто ненавидит овсянку, — Мортиша немного плотоядно улыбается, смерив дочь внимательным взглядом. Та раздражённо закатывает глаза и отворачивается, возвращаясь к беседе с Фестером. Цепкий взгляд миссис Аддамс обращается на супруга. — А что касается Невермора… Любовь моя, мы должны учиться на прошлых ошибках и предоставить нашей внучке свободу выбора.

— О, caro mia… — восхищённый Гомес протягивает руку к жене. — Твоя мудрость также безгранична, как твоя красота.

На несколько минут воцаряется стандартная сцена, полная бурной страсти — родители Уэнсдэй сливаются в жарком продолжительном поцелуе.

Ксавье тактично опускает глаза, пряча лёгкую улыбку за бокалом с рубиновой терпкой жидкостью.

Но неожиданно всеобщее внимание привлекает Мадлен.

— Когда я вырасту, я тоже хочу убить человека и сесть в тюрьму, как дядюшка Пагсли. И как дядя Фестер, — решительно сообщает она, гордо вскинув голову.

Едва не поперхнувшись вином от такого внезапного заявления, Ксавье поспешно отставляет бокал в сторону и уже открывает рот, чтобы возразить, но его опережает Уэнсдэй.

— Мадлен, нет ничего выдающегося в том, чтобы оказаться за решёткой, — совершенно меланхолично отзывается Аддамс, нарезая стейк на мелкие кусочки. — Самые виртуозные убийцы никогда не попадаются.

Её слова звучат абсолютно буднично и равнодушно, но на дне глубоких угольных глаз вспыхивает недобрый огонёк. Опасный. Хищный. И Торп невольно вспоминает историю двухгодичной давности — ту самую, которая в итоге привела Пагсли за решётку. Ту самую, которую он предпочёл бы навсегда забыть.

Миловидная и улыбчивая Элла оказалось вовсе не той, за кого себя выдавала. Едва оклемавшись после тяжёлых родов, Уэнсдэй навела необходимые справки и выяснила, что из шведского в златокудрой девице только имя — она и в Европе-то никогда не бывала, а всё детство и юность провела на захолустной ферме где-то на задворках Калифорнии.

Зато, помимо хорошенького личика, Элла имела недюжинные амбиции и вполне чёткую цель прибрать к рукам многомиллионное состояние Аддамсов. За ней тянулся нехороший след прямиком с самого юга — два брака за плечами, один из которых закончился внезапной смертью мужа, а другой — таинственным исчезновением второго претендента на руку, сердце и прочие прелести очаровательной блондинки.

Но Пагсли предупреждений сестры не послушал, и свадьба — пышная, с обилием гостей и морем шампанского — всё же состоялась. А уже спустя несколько дней новоиспеченная миссис Аддамс потребовала новый дом и новую машину. Но Гомес и Мортиша выступили против, встав на сторону Уэнсдэй — разразился грандиозный семейный скандал, в ходе которого Пагсли неожиданно проявил характер и хлопнул дверью, оборвав всякое общение с родственниками.

Почти два года он не появлялся на горизонте и не отвечал на письма родителей.