Семейные ценности

Перед тем, как зайти внутрь, Аддамс отправляет ему лаконичное сообщение:

Ложусь спать. Ты ещё на встрече?

И минуту спустя получает развёрнутый ответ:

Да, но уже заканчиваем. Всё прошло успешно. Буду в отеле минут через тридцать. Доброй ночи, Уэнсдэй. Я очень сильно люблю тебя.

Глупо надеяться, что вышколенный персонал отеля пойдёт ей навстречу и услужливо предоставит доступ в номер Ксавье — поэтому Уэнсдэй решает пойти другим путём.

Благо, Торп весьма стабилен в своих предпочтениях и во время командировок в Канаду снимает один и тот же пентхаус на самом верхнем этаже. Нужно только пробраться на нужный этаж, а дальше дело за малым — тонкому искусству взлома с проникновением Аддамс обучилась примерно в то же время, как начала ходить. Приходится потратить ещё семьсот долларов, чтобы для вида арендовать люкс по соседству с пентхаусом.

Получив ключ-карту, она проходит к лифтам, гулко стуча каблуками по начищенной до блеска мраморной плитке, и нажимает кнопку пятьдесят пятого этажа. Скоростной лифт, чуть покачнувшись, быстро взмывает ввысь.

Определённо, удача сегодня на её стороне — аккурат напротив двери пентхауса стоит завешанная простынью тележка горничной, в то время как самой сотрудницы нигде не видно.

Зато универсальная карта, открывающая любые двери в этом пафосном отеле, прицеплена к узкой ручке из нержавеющей стали.

Уэнсдэй неспешно проходит мимо и одним ловким движением подцепляет карточку, на ходу пряча её в широком рукаве плаща.

Всего пару секунд спустя из комнаты с табличкой «Гладильная» выходит горничная в белоснежном переднике — не заметив пропажи, девушка подхватывает тележку и быстрым шагом устремляется в противоположную от пентхауса сторону.

Проводив её немигающим взглядом, Аддамс едва заметно усмехается уголками багряных губ. Идеальное преступление.

Изнутри номер Торпа представляет собой просторное помещение из нескольких комнат с панорамными окнами — стены, отделанные светлым деревом, идеально белоснежная мягкая мебель, кровать исполинских размеров, застеленная покрывалом песочного цвета.

Впрочем, роскошное убранство пентхауса уже претерпело некоторые изменения в виде вечного творческого беспорядка, неизменно сопровождающего Ксавье везде и всюду.

На спинку стула небрежно брошена помятая белая рубашка — та самая, которую он изначально планировал надеть на ужин с инвесторами. Тёмно-синий галстук и вовсе валяется на полу.

Раздражённо закатив глаза, Аддамс быстро наводит некое подобие порядка — убирает вещи в шкаф, закрывает макбук и собирает хаотично разбросанные бумаги в педантично ровную стопку. Окинув удовлетворённым взглядом результат собственных действий, она усаживается на подлокотник небольшого кожаного диванчика, сложив руки на коленях, и со вздохом приступает к своему самому нелюбимому процессу — ожиданию.

К счастью, ждать приходится недолго.

От нечего делать Уэнсдэй принимается крутить тонкий ободок обручального кольца на безымянном пальце — и уже на восемьдесят третьем обороте в коридоре раздаются голоса.

Один голос принадлежит Торпу, второй — какой-то неизвестной женщине.

Oh merda, какого чёрта он явился не один?

И кто его собеседница?

Неприятное чувство оцарапывает внутренности — не то чтобы она когда-либо была склонна к глупой беспочвенной ревности, но осознание, что Ксавье в пять часов утра вернулся в отель не в одиночестве, изрядно напрягает.

Аддамс подозрительно прищуривается, прислушиваясь к негромкому разговору и на всякий случай мысленно прикидывая с десяток способов наиболее кровавой расправы.

— Мадам Ришар, это явно не лучшая идея… Уже очень поздно, — благо, он старательно отнекивается, и Уэнсдэй слегка смягчается.

— Да брось… У них тут в мини-баре отменное коллекционное шампанское, — судя по заплетающемуся языку, настырная девица успела опрокинуть в себя уже не одну бутылку. — Давай выпьем по бокальчику перед сном, mon cher?{?}[Мой дорогой (франц.)]

Mon cher? Это ещё что за фокусы?

Уэнсдэй едва не скрипит зубами от раздражения и инстинктивно сжимает руки в кулаки с такой силой, что заострённые уголки ногтей больно впиваются в ладони.

— Я думаю, это лишнее, мадам Ришар, — мягко, но решительно отрезает Ксавье, чем немного облегчает свою участь.

— Ну что ты, mon cher… Называй меня просто Розамунд, а ещё лучше просто Рози, — превосходно, так и запишем для некролога.

— Мадам Ришар, прошу меня простить, но я должен немедленно лечь спать, завтра очень много работы, — к несказанному облегчению, Торп непреклонен. Нельзя сказать, что Аддамс когда-либо сомневалась в его верности, но настолько категоричный отказ слегка тешит самолюбие.

— Mon cher, ты и так сделал очень много для галереи… Нужно иногда отдыхать, — наглая дрянь с именем бывалой французской куртизанки никак не желает уняться.

— Именно этим я и собираюсь заняться. Всего доброго, мадам, — слышится тихий звук открываемой двери, и Ксавье торопливо проскальзывает в номер, оставив настырную собеседницу в коридоре.

Он не торопится включать свет — усаживается на корточки, расшнуровывая ботинки, а потом снова выпрямляется и ослабляет тугой узел на галстуке. Уэнсдэй тем временем садится полубоком, уперевшись одной рукой в подлокотник дивана, и бесшумно закидывает ногу на ногу. Широкие полы плаща разъезжаются в стороны, обнажая бёдра.

Но Ксавье продолжает топтаться на пороге номера, расстёгивая нарядный тёмный пиджак и абсолютно не замечая чужого присутствия.

Вопиющая невнимательность — окажись сейчас на её месте маньяк-убийца, она бы уже осталась вдовой.

— Что это за bagascia?{?}[Шлюха (итал.)] — не выдерживает Аддамс спустя пару секунд.

— Твою мать! — он вздрагивает как от удара электрошокером и резко поворачивает голову на звук её голоса. Даже в окружающем полумраке она чётко видит, как насыщенно-зелёные глаза шокировано распахиваются. — Уэнс? Господи, что ты тут делаешь?! Как ты здесь оказалась?

— Приехала посмотреть, как ты путаешься с канадско-французскими девицами, — она раздражённо вскидывает бровь, прожигая Торпа уничижительным взглядом исподлобья и напрочь позабыв об изначальной цели всей этой авантюры. Он бестолково хлопает глазами несколько секунд, а потом вдруг начинает хохотать в голос. Аддамс не понимает причин подобной реакции, поэтому раздражение неуклонно нарастает, а градус напряжения ощутимо повышается. — Рада, что тебе весело.

— Чёрт, Уэнсдэй… — он безуспешно пытается отдышаться, но тут же разражается новым приступом смеха. — Ты что, всерьёз решила, что я и Розамунд… Господи, ну в самом деле?