Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света

Матвеев, превозмогая боль, пополз в густые заросли кустарника. Винтовку он не бросил и даже пожалел, что не прихватил вторую гранату Поповина: этот трус все равно не сумеет ее использовать как надо.

2

Леон Федин и Гавриил Гапеев находились у самого стыка левого фланга, когда услыхали ружейно-пулеметную стрельбу на правом фланге. А здесь, на сопредельной стороне, не видно было никакого движения - тишина и покой. Далекая стрельба усиливалась, ее дополнили взрывы гранат.

–  Опять наш лейтенант устроил тревогу, - сказал беспечно и даже как будто весело Гапеев.

Федин был другого мнения: стрельба на правом фланге его встревожила всерьез. Он посмотрел на Гавриила без обычного своего сарказма в глазах и даже не скривил, как всегда, тонкие губы, а спросил просто и озадаченно:

–  А если не учебная, а боевая? Что тогда?

Гапееву и в голову почему-то не пришло, что может быть настоящая боевая тревога.

–  Прорыв нарушителей?
– вырвался у него вопрос, но в это время на той стороне грохнули орудия и, словно эхо, отозвались резкими взрывами на нашей стороне. Один, другой, третий залп.

–  Никак, гром?
– наивно, по-детски спросил Гапеев, широко открыв глаза.

–  Ду-у-рак!
– решил Федин и затем холодным металлическим голосом пояснил: - Немец бьет. Понимаешь? Война.

А Гапееву еще хотелось спросить: "Война? Настоящая? А зачем? Почему именно вот так?" Но он не спросил, потому что старший наряда Федин торопливо зашагал вперед.

Они пошли быстро-быстро вдоль границы по дозорной тропе. Встревожился и заюлил Смирный - и он почувствовал неладное. Гапеев первым увидел ракеты в стороне заставы и черный дым. Сообщил:

–  Сигнал "Все на заставу!". И там что-то горит.

Федин не ответил, лишь ускорил шаг, так что маленькому

Гапееву пришлось бежать за ним.

–  Давай напрямую пойдем, так ближе, - посоветовал Гапеев.

–  Ближе, да как бы не оказалось дальше: место открытое - ухлопают, как перепелок. Нет, лучше здесь.

Так они шли вдоль границы, укрываясь кустарником и поспевающей рожью, километра три. Наконец, очутившись в небольшой рощице, от которой начинался овраг и ручей, идущий в тыл участка, в сторону заставы, остановились, запыхавшиеся, вспотевшие.

–  Давай передохнем, - мрачно сказал Федин, вытирая платком потный лоб.

Внимание их привлек шум моторов где-то впереди. Федин послал Гапеева на опушку посмотреть, что там такое. Гаврик вернулся минут через пять, взволнованный и растерянный.

–  Фашисты переправу наводят: мост через реку… На берегу танки.

Переправив на наш берег на резиновых лодках два взвода солдат и захватив таким образом плацдарм на левом фланге заставы, гитлеровцы действительно начали наводить понтонный мост. Федин и Гапеев залегли на опушке рощицы, засмотрелись на тот берег, где солдаты с шумом и гамом спускали на воду и проворно скрепляли звенья понтонов. На берег выходили танки - тупорылые, с крестами на броне. Один танк как-то несмело вошел в воду и затем поплыл к нашему берегу. Смирный начал еще больше скулить и готов был уже залаять. Федин резко дернул поводок и сквозь зубы процедил:

–  Тихо!
– Потом достал обе свои гранаты, бросил Гапееву, коротко приказав: - Делай связку.

–  Веревки нет.

–  На вот, возьми поводок, - быстро сообразил Федин и тотчас же начал торопливо писать первое в своей жизни донесение на заставу:

"Напротив оврага фашисты строят переправу. На том берегу сосредоточено около сотни солдат и пять танков. Один танк форсирует реку вплавь. Идем на заставу. Федин. 22 июня 1941 года. 4 часа 38 минут".

Ни Федин, ни Гапеев в этот момент не знали, что в ста метрах от них, в овраге и за оврагом, расположился уже преодолевший реку головной отряд немецкой пехоты, перед которым стояла задача по оврагу выйти во фланг заставе и атаковать ее с юга при поддержке танков, если вообще такая поддержка потребуется. Прикрепив записку к ошейнику Смирного, Федин грозно приказал собаке:

–  Застава! Ну, вперед, застава! На заставу, дьявол!
– почти крикнул Федин, поднявшись на ноги и провожая за ошейник собаку к оврагу. В другое, обычное время Смирный охотно шел на заставу. Сегодня же он трусил покидать хозяина.

От опушки рощицы, где они сидели, до оврага метров пятьдесят зеленой в золотистых лютиках и розовой гвоздике лужайки. Федин толкнул Смирного в овраг и в этот же миг увидел перед собой немца с автоматом на животе. Похоже было, что оба - и немец и Федин - растерялись. Не растерялся на этот раз Смирный. Он бросился на немца, не ожидая приказа. Немец дал очередь по собаке в упор. Федин мог воспользоваться этими секундами - выстрелить в неприятеля, который находился внизу в овраге, или быстрым скачком отпрянуть назад, скрыться за гребнем оврага, отбежать на опушку к Гапееву. Но он этого не сделал. Не сделал потому, что несколькими минутами раньше, когда писал свое донесение, вдруг подумал, что плен - единственный способ уцелеть, выжить в этой страшной войне. И когда немец выстрелил в собаку, Федин бросил винтовку и поднял руки вверх.

Это отлично видел Гавриил Гапеев, лежащий со связкой гранат на опушке рощи за группкой маленьких елочек. Он видел, как Федин с поднятыми руками исчез в овраге и как минуты через три на гребень вышли три немца, постояли, посмотрели на рощицу, о чем-то поговорили, точно обсуждали, осмотреть им рощицу или не тратить на это время. Гаврик осторожно изготовился для стрельбы: он решил не открывать себя преждевременно, подпустить на полсотни шагов и уложить всех троих внезапными выстрелами. Но немцы не пошли к опушке, постояли минуту и повернули назад, лишь один из них, уходя, дал длинную очередь. Пули просвистели над головой Гаврика. "Не заметили. А ведь могли убить, - быстро сверкнула мысль, на лбу выступил холодный пот.
– А что, если Федин расскажет обо мне, - вернутся, будут искать. Сколько их? Наверно, много".

Рощица маленькая - пятачок, просвечивается насквозь, как решето, в ней не спрячешься. А в плен сдаваться, как Федин, - нет, Гаврик Гапеев на это не пойдет: он лучше погибнет в неравном бою, дорого отдаст свою жизнь. В это время высоко над головой просвистели снаряды и разорвались где-то совсем рядом. Гаврик даже слышал, как осколки, точно брошенная горсть гравия, захлопали в березовой листве. На реке взметнулись султаны воды. Гаврик сообразил: наши бьют по переправе. Оставаться в рощице было небезопасно, особенно не хотелось погибнуть от своих снарядов. Идти вперед, в овраг, одному на немцев, по которым начала бить наша артиллерия, Гаврик считал безрассудством. Он отошел на противоположную опушку рощицы, у которой начиналась рожь, и решил, что ему удобней всего сейчас по ржи выйти к верховью оврага, а там до заставы - рукой подать, километра не будет.

Рожь была густая и высокая, так что низкорослый Гаврик утопал в ней с головой. Винтовка в правой руке, связка из четырех гранат - в левой. Нет, Гаврик дешево не отдаст свою жизнь; он мог бы, конечно, запросто уложить тех трех немцев, по этого ему казалось мало: десять за одного надо. Но почему Федин сдался в плен? Этого Гаврик Гапеев никак не мог понять.

По мере того как он все дальше углублялся в рожь, уходя от границы, настроение его поднималось и на смену растерянности и страху приходили спокойствие и решительность. Теперь ему на память пришли все подвиги героев, о которых он читал в книгах и слышал от политрука Мухтасипова и лейтенанта Глебова. Почему-то на первый план выплывали недавние события у озера Хасан. Вот так же напали там на наши пограничные заставы японские самураи, и первый жестокий удар их приняли на себя советские пограничники. А затем на подмогу пограничникам пришли части Красной Армии, и враг был наголову разбит и отброшен. Гаврик считал, что и сегодня гитлеровцы повторили своих собратьев по агрессии - японских самураев, и был уверен, что все произойдет точно так, как на Хасане. В бой вступит Красная Армия, и немцы будут отброшены за реку. Может, к вечеру все кончится, и Гаврик Гапеев даже не успеет совершить подвиг. Может, он уже упустил случай: надо было стрелять в тех трех немцев, а затем со связкой гранат броском выскочить на гребень оврага, уложить еще десяток врагов и освободить Федина из плена. Воображение Гаврика быстро рисовало поистине героическую картину, и он досадовал уже на самого себя, что не воспользовался таким случаем, который может представиться только один раз в жизни. А теперь что же? Придет на заставу и доложит лейтенанту Глебову: так, мол, и так, немцы строят переправу, танки переплывают реку, часть солдат уже заняла овраг, Федин взят в плен, а я вот - цел и невредим. От этих размышлений ему стало не по себе - хоть назад возвращайся. А зачем, собственно, возвращаться, когда был приказ: "Все на заставу!"? Он выполняет приказ.

Рожь кончилась внезапно, открыв подернутое дымом заовражье. Канонада не утихала, снаряды по-прежнему с воем пролетали над головой - на переправу. В стороне заставы не умолкала ружейно-пулеметная стрельба. Значит, там идет бой, и он, Гаврик, там. нужен позарез. Между рожью и оврагом поле цветущего картофеля, каких-нибудь сто метров. Гаврик остановился, осмотрелся. Никого нет, лишь пулеметная стрельба на заставе кажется слышней. Можно было эти сто метров проползти по картофелю, укрыться в ботве. Но Гапееву не от кого прятаться, и он во весь рост побежал к оврагу.