Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света

Емельян вспомнил: когда поднимался по лестнице, он видел много осколочных ссадин на столбах вышки - и теперь подумал: а не перевести ли наблюдателя в укрытие, чтобы сохранить хоть это единственное средство связи? Наблюдатель передавал на КП артдивизиона координаты целей, а Глебов приложил к глазам бинокль и начал привычный обзор границы - теперь уже линии фронта - справа налево. На правом фланге ближе к центру в березовых рощах и кустарниках скапливалась пехота врага. А немного левей, почти напротив заставы, прямо вброд по дну реки переправлялись танки. Емельян решил, что именно их и ждет пехота, сосредоточившаяся на исходном положении. Начал считать - получалось не то четыре, не то пять машин.

В это время с нашего тыла прямо над головой с резким, пронзительным свистом пронеслись снаряды - по рощам и кустам, по переправе на левом фланге, по танкам, что шли по воде. Залп за залпом, часто, торопливо, чувствовалось, что артиллеристы наши спешат наверстать упущенное.

–  Наконец-то! Молодцы!
– закричал ликующий и обрадованный, как мальчишка, Глебов.
– Ну еще, поддайте, ребятки! Не жалейте снарядов!

–  Давно бы так надо, товарищ лейтенант, - сказал, весь сияя, наблюдатель и сообщил на КП, что снаряды точно легли в цель.

–  Когда начнется атака - пусть дадут заградительный огонь, - приказал Глебов.

Наблюдатель кивнул.

Словно в ответ на огонь наших батарей, фашисты дали три залпа по заставе. Один или два снаряда разорвались рядом с вышкой, прожужжали, как шмели, осколки, ударили по столбам, перекладине, лестнице, впились в дощатый настил, звонко брякнули о металл маленькой рации. От взрывной волны вышка закачалась. Боец выронил бинокль и упал. У виска сочилось ярко-алое, величиной с копейку пятно. Глебов увидал его сразу, живо подхватил наблюдателя на руки. Губы бойца посинели, глаза испуганно округлились и глядели невидяще, холодно, не мигая. Никаких признаков жизни. Глебов попробовал тормошить, безуспешно пытался прощупать на руке пульс, потом приложил ухо к груди. Сердце не билось.

Глебов был удивлен и растерян: впервые в жизни он увидел насильственную смерть человека. Не верилось, что бывает вот так просто, мгновенно: только что разговаривал с тобой человек, улыбался, жил…

Нет, не верилось. Это обморок, еще можно что-то сделать, спасти. Что? Глебов не знал. И первым желанием было - позвать на помощь. Он нажал кнопку зуммера и сказал в телефонную трубку старшине как-то уж совсем не по-военному:

–  Полторошапка, идите скорей сюда, на вышку.

Вспомнилась примелькавшаяся фраза - война без жертв не бывает. А жертвы - это смерть, смерть хороших людей, славных ребят. Глебов глядел в неподвижные, остекленелые глаза бойца и почему-то подумал: "Сколько ему лет? Наверно, мой ровесник. А дома небось тоже мать… Получит извещение - дескать, погиб как герой на боевом посту… А разве это утешит ее?.. На боевом посту…" - мысленно повторил Емельян, и взгляд его скользнул на рацию, и как-то сразу, как заметил алое пятнышко у виска, так заметил вмятину и пробоину в рации.

Гул моторов у реки заставил Глебова прервать горестные размышления. Пять фашистских танков, стреляя на ходу, шли на заставу - три с фронта, два заходили с правого фланга. За ними, прячась за броню, двигалась пехота. И еще увидал Емельян: на танках сидели автоматчики. Быстро сообразил, что дальше оставаться ему здесь бессмысленно, что он должен с КП руководить боем, и начал спускаться. Внизу у вышки столкнулся с Полторошапкой: он был обвешан тремя связками гранат, гранаты торчали из обоих карманов брюк, в руках держал ручной пулемет, взгляд решительный и даже грозный.

–  Прибыл по вашему…

–  Поздно, старшина: он умер… убит, - перебил его Глебов.
– Танки идут. На броне автоматчики.

Полторошапка все понял - и кто убит, и что началась атака пехоты с танками. Неестественно громко гаркнул:

–  Разрешите мне попробовать их с вышки? С высоты сподручней. Разрешите, товарищ лейтенант?

Глебов посмотрел на него долгим, слишком долгим для такого напряженного момента взглядом и ответил очень тихо, проникновенно:

–  Разрешаю, Демьян Макарович.
– Он впервые назвал старшину по имени и отчеству.
– Действуй осмотрительно и береги патроны. Не прозевай момента - сумей вовремя отойти. Зря не рискуй.

–  Есть! Спасибо, - ответил растроганный старшина и поспешил на вышку. Глебов еще на минуту задержался внизу, он почему-то медлил уходить, точно сомневался в целесообразности действий старшины. Полторошапка, скорее почувствовав, чем увидав, что лейтенант не торопится, обернулся на миг и крикнул сверху:

–  Вас ждут на КП, товарищ лейтенант!..

И тогда Глебов, точно опомнившись, бегом помчался в пятый дзот и сразу же позвонил на первую, вторую и третью огневые точки и приказал выдвинуть вперед дзотов в щели истребителей танков.

–  Уже сделано, - ответил из первого дзота Мухтасипов.

–  Кто у вас впереди дзота?
– поинтересовался Глебов.

–  Шаромпокатилов и Дурдыев,

Глебов подумал: Шаромпокатилова, пожалуй, напрасно посадили в противотанковую щель - лучшему снайперу заставы сподручней было бы вести огонь по смотровым щелям танков из более надежного укрытия, из дзота например. Но сейчас уже поздно что-либо переиначивать: первый и второй дзоты вели интенсивный ружейно-пулеметный огонь по атакующему врагу. Но, пожалуй, наиболее эффективным был пулеметный огонь старшины Полторошапки. Это именно он как ветром сдул автоматчиков с танков и заставил их залечь вместе с пехотой. В суматохе атаки немцы не сразу поняли, что огонь ведется с наблюдательной вышки. Во всяком случае, три танка, не обращая внимания на то, что пехота залегла, отсеченная ружейно-пулеметным огнем пограничников, стремительно шли на первый дзот, рассчитывая одним махом прихлопнуть его, либо заслонив своей броней амбразуру, либо раздавив его своей тяжестью. Танкисты не видели замаскировавшихся в двух щелях на расстоянии тридцати метров друг от друга гранатометчиков.

У Шаромпокатилова хватило выдержки и хладнокровия - он решил бить танк связкой гранат только наверняка, с предельно близкой дистанции. Дурдыев погорячился, поспешил, его связка разорвалась метрах в пяти от танка, не причинив ему вреда. Вторую связку он не успел бросить - танк налетел на щель, где сидел боец, и, вертясь на месте на одной гусенице, как бы ввинчивая себя в землю, раздавил Дурдыева. Шаромпокатилов, наблюдавший эту страшную картину гибели товарища, не удержался: улучив момент, когда танк повернулся к нему боком, он выскочил из щели и бросил в самую гусеницу связку гранат. Гусеницу разорвало. Второй танк в это время приблизился к дзоту метров на пять и закрыл амбразуру станкового пулемета, а третий начал сверху утюжить дзот. Перекрытия не выдержали, затрещали и обвалились. Стоявший у выхода сержант Колода успел выскочить наружу. Яркий голубой свет ударил ему в глаза, и на фоне светлого неба в нескольких метрах от себя он увидел поднятый кверху стальной дымчато-серый хобот - ствол. Фашистский танк, разрушивший дзот, сам провалился в углубление и теперь, свирепо взвизгивая мотором, пытался выкарабкаться.

Винтовка сержанта осталась в дзоте, в руках у него была лишь связка гранат да бутылка с бензином. Колода понял: еще минута-другая, и танк вырвется из западни, опьяненный первым успехом, пойдет давить другие огневые точки. Нет, нельзя было упустить этой минутной заминки врага. Сержант бросил связку под буксующую гусеницу и сам прилег за насыпь. Взрыв получился на редкость сильный - в связке было пять гранат. Вздрогнула, задвигалась земля, припорошила своими брызгами сержанта. Мотор заглох. Тогда Колода, не поднимаясь с земли, дрожащей рукой нащупал в кармане спички, смочил бензином фитиль, поджег его и, мигом вскочив на ноги, ударил бутылкой, как учил Глебов, по радиатору танка, который не успел опомниться от взрыва, снесшего несколько звеньев гусеницы. Пламя, едкое, черно-игривое, проворно поползло по броне, пробираясь через решетчатые щели радиатора к мотору, вдруг взревевшему, точно в предсмертной судороге.

Щупленький, весь испачканный землей сержант Колода только на какую-то минуту, выпрямившись во весь рост, задержался на развалинах дзота, под которыми были погребены его боевые товарищи, чтобы убедиться в том, что враг отомщен, как именно в этот самый миг из второго танка, прикрывавшего амбразуры дзота, прямо в упор хлестнула из пулемета свинцовая струя. Скошенный ею намертво, сержант без единого звука мягко опустился на сырую, взрыхленную гусеницами землю рядом с горящим беспомощным танком, из которого, как крысы с тонущего корабля, выскакивали через верхний и нижний люки члены экипажа и бежали назад к реке. Но их никто не преследовал, вдогонку им никто не стрелял, потому что первый дзот умолк, а другие огневые точки вели бой с более опасным врагом.