Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света

–  Слушай про море. "Над седой равниной моря ветер тучи собирает, между тучами и морем гордо реет Буревестник, черной молнии подобный".

–  А черная молния бывает?
– ввернул Матвеев.

–  Это для складу, - вслух решил Ефремов.
– А вот моря никак я не могу себе представить - чтоб без края. Край-то должен быть виден, другой берег?

–  Край есть, только его не видно, - пояснил Колода.

–  А я собирался на флоте служить, а попал в пограничники, - с досадой признался Поповин.

–  Какая разница, где служить: что на море, что на суше, - произнес, зевая, Матвеев.

–  На флоте ты был бы коком. А здесь простой повар, рядовой кашевар, - сказал Шаромпокатилов.

–  Нет, не скажи, - возразил Поповин, - у моряков и танкистов нашему брату легче: там техника. А тут на собственных персональных, на своих двоих каждый день вышагивай километры.

–  Техника, Поповин, большого ухода требует. Вы вот за винтовкой не можете как следует ухаживать, в канале ствола пауки завелись, - поддел сержант.

–  А скажите, настанет когда-нибудь на земле такое время, когда оружия совсем не будет? Никакого - ни горячего, ни холодного?
– спросил как-то уж очень непосредственно Василий Ефремов.

–  Это когда мировой коммунизм придет, - ответил Поповин.

–  Придет… А может, приедет, - заметил Федин, - да еще предварительно телеграмму даст: встречайте, мол, меня в ноль-ноль часов. Тоже - политики… Коммунизм не ждать надо - строить своими руками.

–  И при коммунизме будет оружие. У милиции, например, - заметил Матвеев.

–  Нет, и самой милиции не будет, - возразил Поповин.

–  Без милиции нельзя: бандиты расплодятся, - решил Ефремов.

–  И бандитов не будет, - запальчиво настаивал Поповин.

–  Тоже сказал. Бандиты и хулиганы никогда не переведутся, - произнес Матвеев.

Ему ответил Федин:

–  Конечно, если их будут, как теперь, по головке гладить, перевоспитывать. А их надо просто истреблять, как волков, как бешеных собак, как врагов общества.

–  Ух какой истребитель нашелся!
– отозвался Шаромпокатилов.
– Различать надо. А если человек, скажем, по пьянке другого кулаком… оскорбил, так что ж его - сразу уничтожать?

–  Тут другое дело. Но и то наказывать надо строго, чтоб в первый и последний раз, - ответил Федин.

–  Человек плохим не рождается, - книжно заговорил Шаромпокатилов.
– Плохим его делают разные обстоятельства жизни. Среда, например. Надо воспитывать человека.

–  А он не желает воспитываться, - с подначкой произнес Ефремов.
– Ни в какую. Ты его воспитывать, а он тебя ножом.

–  Тогда его надо судить, - согласился Шаромпокатилов.

–  Это когда ж - тогда?
– спросил Федин.
– Когда он тебя прирежет? А не лучше ли его прихлопнуть до того, как он тебя прикончит? Со шпионами и прочими врагами народа у нас разговор короток. А с рецидивистами и разными уголовниками - кокетничаем.

–  Напиши Калинину, пусть закон издаст такой, чтобы бандитов истреблять, - в шутку посоветовал Матвеев.

–  Что писать… - отозвался Федин.
– Тот, кто законы издает, тому никакие бандиты-хулиганы не страшны, он в безопасности. А коснулось бы дело его самого или его родственников - вон как у сержанта сестренку зарезали, - тогда б и закон был.

–  Почему разговоры после отбоя?!
– вдруг раздался у входа в дзот суровый голос Глебова.
– Сержант Колода, у вас нет порядка.

–  Слушаюсь, товарищ лейтенант! Будет порядок. Прекратить разговоры! Всем спать!..
– строго прокричал сержант.

Глебов вышел из дзота. Надоедливо звенел комар. Ночь была теплая, мягкая, и небо казалось мягким, ласковым и совсем недалеким, и звезды мерцали весело, озорливо. Душная росистая тишина лежала широко во все концы, и даже за рекой не гудели моторы. Мухтасипов ушел на проверку нарядов на левый фланг, в три часа он должен вернуться, а в четыре на правый фланг пойдет Глебов. Можно еще поспать. Емельян посмотрел на часы - было ровно двенадцать - и направился на свой КП. Вдруг на той стороне прямо напротив заставы вспыхнуло яркое пламя, потянулось к небу длинными языками, брызнуло ввысь золотыми искрами. Странный костер встревожил лейтенанта. Он остановился в десяти метрах от своего дзота, негромко крикнул:

–  Дежурный! Дайте мне бинокль.

Вышел Полторошапка с биноклем в руках, передал Глебову. Тот сказал:

–  Я полезу на вышку, часового предупредите.

Пламя было настолько ярким, что его увидел находившийся в квартире политрука капитан Савинов. Он еще не спал. Оделся и пошел на КП. Спросил старшину:

–  Что там горит?

–  А бис его знае, может, пожар, а может, просто забавляются. Или стог сена подожгли.

–  Где начальник?

–  На вышке.

Костер горел недолго, минут пять. Возвратившийся на КП Глебов сообщил, что одновременно с вышки видел еще костры далеко на флангах.

–  Что б это значило?
– вслух спросил Савинов. Глебов не ответил. Он повертел ручку телефонного аппарата, чтобы сообщить о кострах дежурному комендатуры. Ответа не было: в трубке тишина. Он резко и продолжительно повторил звонок. Телефон не работал.

–  А-а, черт!
– выругался Глебов.
– Связь повреждена. Совсем не вовремя.

Савинов постоял молча минуты три и, видя, что Глебов упорно не желает его замечать, пошел на квартиру политрука. Он был зол и взвинчен. Зол на Глебова, который демонстративно игнорирует его, зол на начальника особого отдела, который вчера выразил свое недовольство работой Савинова.

–  Ваши предположения, капитан, по поводу враждебной деятельности Грачева построены на песке, - говорил начальник контрразведки.
– У вас нет убедительных доказательств. Нельзя строить обвинения на одном лишь подозрении. Эдак можно любого зачислить в разряд врагов народа. Так работать нельзя, капитан.

"Завидует мне, боится моего выдвижения, - думал Савинов о своем начальнике.
– Посмотрим, чем кончится провокационная затея Грачева вывести отряд на огневые точки… Посмотрим".

Уснул он далеко за полночь.

ГЛАВА ПЯТАЯ. КРОВЬ ГОРИТ ОГНЕМ

1

Миллионами глаз смотрело на землю безмолвное, настороженно-задумчивое июньское небо. Была самая короткая, тихая и теплая ночь. Теплом и зеленью дышали кусты. Тишина лежала везде, даже за рекой по ту сторону границы, тишина казалась росой, которая также лежала везде: на траве, на кустах, на дозорной тропе и контрольно-вспаханной полосе.

Наряд идет дозорной тропой правого фланга. Впереди старший - Матвеев, флегматичный, добродушно-насмешливый, сзади его друг Поповин.