Семья волшебников. Том 4

Майно и Лахджа расклеились, разделились на двух существ. Волшебник подобрал потерянный меч, демоница втянула присоски и нервные сплетения. Мысли еще несколько секунд бежали синхронно, но потом и думать супруги стали раздельно.

Во время их совместных экспериментов это оказалось случайным, но очень полезным открытием. Единение. То, как Лахджа буквально прирастала к животным в Паргороне, внедрялась то внутрь, то снаружи. С волшебником, мастером фамиллиаров это оказалось до ужаса эффективным. А самое главное — устранило большую часть побочных эффектов применения демонической силы.

— Астрид, дитя мое, как ты? — окликнула Лахджа дочь. — Ты скверно выглядишь.

— Ерунда, раз плюнуть, — вскинула голову девочка. — А ты видела, как я ему пузо прострелила?

— Н… да, — кивнула мама. — Ты была великолепна, я тобой горжусь.

Она обняла Астрид, а папа заключил в объятия их обеих. Подкатившийся под ноги Снежок заворчал, насколько все ранены-переранены, сколько работы предстоит несчастному коту.

Из дома вылетела визжащая от пережитого Лурия.

— Дедуська!.. — сообщила она, пытаясь залезть на маму, как на дерево. — Ходит там!.. И воет!.. Я описалась.

— Сейчас, моя хорошая, — пообещала мама. — Пойдем.

Они скрылись в доме, хотя Лурия протестовала и не хотела туда возвращаться. Но мама сказала, что сейчас дедушку образумит, и Лурия, пусть и не без скепсиса, решила ей довериться.

— Я подам докладную, — сообщил Аганель, снимая обезьянью маску и подходя к Майно. — Вам тоже придется написать объяснительную.

— На меня напали, — огрызнулся хозяин поместья. — Что я должен объяснять?

— Обстоятельства, причины… все как полагается.

— Напишу, напишу… спасибо вам за помощь.

— И вам спасибо, — кивнул волостной агент. — Особенно тебе, Снежок.

— Будешь должен, — лениво ответил кот. — Вы все мне сегодня должны. И ты, и он, и они, и…

Он покосился на плавающую в воздухе рожу. Пару желтых глаз и клыкастую улыбку.

— Ты не должен, — заключил кот. — Почти. Я все-таки разрешаю тебе быть на моей территории.

— Я это ценю, — заверил Ксаурр.

Всем было неуютно. Смеющийся Кот говорил в основном с Вероникой, и остальные старались на него не смотреть. Эта усадьба и раньше видала демолордов… но к такому невозможно привыкнуть.

— Я теперь могу сюда заходить, — сказал Веронике Ксаурр. — Ты позвала меня, а я все-таки кот. Мои права невозможно забрать — только дать новые.

— Ладно, только не ешь тут никого, — попросила Вероника. — Ничего страшного, если ты будешь заходить, к нам и так дядя Фурундарок все время заходит.

— Ежевичка… — вздохнул Майно.

Но возражать не стал. Во-первых, Ксаурр действительно их всех спас, а во-вторых… попробуй ему возрази.

Рокил оклемался и уселся рядом с телом Такила, хмуро буровя взглядом Дегатти. Все произошло так сумбурно и внезапно, что все еще было непонятно, кто тут друг, а кто — враг. Кто союзник, а кто все еще хочет убить и недобро косится на спящего брата.

Особенно непонятно с бывшими рабами Сорокопута. Один за другим они приходили в себя и пока что ничего не предпринимали. Одни растерянно озирались, другие смотрели в никуда. Женщина-змея рыдала без слез.

Колдун с анком спросил, который сейчас год, но ни парифатское, ни земное, ни паргоронское летоисчисление ничего ему не сказали. Он даже приблизительно не представлял, сколько лет провел в Саду Терний, а название его родного мира ничего не сказало уже парифатцам.

Астрид расспрашивала, что вообще тут произошло, откуда взялся Сорокопут, как он прорвался сквозь печати. Сама взахлеб рассказывала, как она с подругами сражалась в саду с истинными эльфами и как на помощь явились психи Вероники… кстати, куда они делись?.. Громко сожалела, что не видела основную часть сражения…

— Можно ее посмотреть, — сказал Аганель, отстегивая фибулу плаща.

Это оказался кристалл Сакратида. Волостной агент стиснул его в пальцах, пару минут шевелил губами, а потом попросил немного темноты. Енот принес банку антисветового порошка, одна стена погрузилась во мрак, и Аганель направил на нее тонкий луч.

Увидеть, увы, удалось не так уж много. Звук раздавался из самого кристалла, а изображение было смазанным и нечетким, потому что Аганель первую половину битвы носился с жуткой скоростью, а вторую — пролежал полумертвым.

— Дядя Аганель, ты не мог упасть на спину? — упрекнула его Астрид, когда стала видна только грязная трава. — Я думала, агентов Кустодиана учат таким вещам.

— К сожалению, нет, — ответил Аганель. — Я и сам бы предпочел запись получше — мне ее префекту подавать.

— Но ты все равно неплохо действовал, — похвалила Астрид. — Как для героя второго плана. Я даже не ожидала.

— Вообще-то, я играл героя первого плана, — чуть уязвленно сказал Аганель. — Коромора, Зверя Мстящего.

— Чо?.. Кого?..

— «Страдающие и вознесенные».

— Чо?..

— Это пьеса из «Тригинтатрии». Мэтр Дегатти, ваша дочь не знает «Тригинтатрию».

— Мэтр Аганель, я тоже не особо знаю «Тригинтатрию», — отмахнулся Майно, который тихо говорил с воздушными феями. — Там тридцать три пьесы, я помню всего семь или восемь.

— Вы никогда не бывали в нашем волостном театре?.. ладно, неважно. Сходите как-нибудь. Я там иногда выступаю.

Кажется, волостной агент немного расстроился. А Лахджа подумала, что он сегодня раскрылся с неожиданной стороны. Она слушала вполуха, как волостной агент рассказывает Астрид о классической драматургии, и утешала речную нимфу, которая все не могла поверить, что Сорокопут правда мертв.

— Правда, правда, — говорила демоница, приобняв змееженщину. — И он наверняка страдал.

— Да… хорошо… Моя река… моей реки нет… я теперь никто… бездомный дух… ты же дракон, да?.. Драконы добрые. Скажи, что делать.

Лахджа чуть отстранилась. Так, она не в себе. Непонятно, с чего она взяла, что Лахджа дракон… но пусть ее. Эти бедолаги все немного не в себе.

— У меня есть знакомый водяной, — сообщила Лахджа. — Наверняка он что-то подскажет. Это страна волшебников, тут духу местности всегда подыщут… что-нибудь. И мир этот очень большой, наверняка найдутся бесхозные реки.

— После всего, что было… я не могу стать рекой. Река наверняка станет грязной. А рыба в ней умрет.

Она спрятала лицо в ладонях. Почти человеческих, только более длинных, ластообразных.

— Посмотри мне в глаза и запомни одну вещь, — взяла ее за плечи Лахджа. — Кто бы что с тобой ни сделал, какой бы жестокости ни подверг, это никак не запятнает тебя. Ты богиня. А боги поругаемы не бывают. И ты богиня воды, а вода смывает все. Пройдет время, утечет много вод… пусть они унесут все твои печали.