Семья волшебников. Том 4

— Насчет чего? — удивился Сорокопут.

— Тебе стоило убежать далеко-далеко, и спрятаться, и сидеть дрожа от страха, надеясь, что я про тебя забуду! А теперь ты… ты… отпусти моих маму и папу!!!

Вероника снова сорвалась на истошный писк. Она слишком злилась. А Сорокопут смотрел со все большим умилением… а потом рассмеялся. С нежностью глянул на родителей, перевел взгляд на старшую дочь, на среднюю… ну какая же чудесная семейка!

— О Древнейший, — осклабился древний демон, пока один альв шел к Веронике с розовым цветком. — Какая же ты забавная. Будешь прекрасно смотреться…

— Кабачок!.. — завопила девочка, выставляя овощ.

…Свистнул меч. Другой альв быстрее молнии рассек кабачок пополам.

Вероника растерянно уставилась на его половинки. Кабачок было трудно найти. Он не валялся просто под ногами, как это обычно бывает. Пришлось забежать на огород, где енот растит свежие овощи… почему Вероника не взяла два кабачка?..

Внутри все похолодело и сжалось. Она так рассчитывала на этот план. И у нее бы все получилось, она бы всех спасла, если бы не решила сначала отчитать Сорокопута, как делают герои в книжках.

Веронике стало очень страшно.

— Никаких кабачков, — ласково сказал Сорокопут. — А теперь будь хорошей девочкой и…

Анадиомена плыла в прохладной пустоте. Богиня весенних ручьев, сверкающей гальки и ревущих горных потоков. Все это была она. И все это была ее река.

И она — река. И река — она. Одно немыслимо без другого, и оба — едины.

Так было прежде. Где она теперь, Анадиомена не знала. Это ее и не волновало. Она просто качалась на волнах, иногда что-то делая. Сейчас она пела, наполняла эфир собой, и больше в нем ничего не звучало. Ничьи песни не могли разнестись там, где пела она.

— Привет, — раздался дружелюбный голос.

— А?.. — прервала песню Анадиомена.

— Так мало времени для приличного знакомства. Ты в плену, ты это понимаешь?

— Что? Нет. Я… я просто здесь. А кто ты?

Она всмотрелась в пустоту. Из нее проступило лицо. Безчешуйное… нет, маленькие чешуйки есть. И шерсть, длинная рыжая шерсть.

— Ты какое-то животное? — спросила она с интересом.

— Да. Очень экзотический дракон, — показал маленькие зубы Очень Экзотический Дракон. — Но времени совсем мало. Сейчас будет немного плохо, зато ты проснешься. И… а я пойду будить остальных. Надеюсь, успею. Пока.

Она хотела еще что-то спросить, но тут ее пронзило ужасным осознанием.

Она вспомнила.

Все эти ужасные вещи. Как она попала в Сад Терний. Годы и века, там проведенные.

Он много раз пробуждал ее, и никогда не происходило ничего хорошего. Каждый раз она желала, чтобы он наконец ее убил. Она богиня, она бессмертна, ее почти невозможно убить, но Сорокопут бы сумел, если захотел.

Но в смерти он ей отказывал.

Теперь она вспомнила и начала просыпаться. Пустота наполнилась звуками и красками. Анадиомена воззрилась на синее небо и желтое солнце.

Рядом упал розовый цветок.

— … Никаких кабачков, — ласково сказал Сорокопут. — А теперь будь хорошей девочкой и…

…Он осекся. Вокруг что-то изменилось. Как будто беззвучно лопнуло стекло… миллион стекол сразу. Сорокопут резко повернул голову, и Астрид тоже повернула, и они оба увидели, как женщина-змея трясет головой, и ее взгляд становится живым, а с головы падает цветок…

Сорокопут окаменел. Он начал открывать рот… но первой рот раскрыла Вероника.

— КИС-КИС-КИС-КИС!!! — заорала она со всей мочи.

Одно мгновение. Меньше, чем нужно, чтобы упасть капле. Крик еще не успел смолкнуть… а мир уже раскололся. Сорокопут дернулся, отшвырнул в ужасе Астрид, схватился за края незримой двери, уходя в глубинные измерения…

…И не успел.

Земля уже растрескалась огромной пастью. Деревья вздыбились сиреневой шерстью. В небе вместо солнца вспыхнули кошачьи глаза — и в их зрачках был ночной кошмар.

Весь мир стал Ксаурром.

Мигом спустя Сорокопут сбежал, но было поздно.

Смеющийся Кот почуял запах.

— А-а-а… птичка в дупле… — донесся ласковый голос. — Только дупло уже не такое надежное, правда?

Ткань реальности распороли страшные когти.

— … Рано пташечка запела…

Один вонзился прямо в Сорокопута.

— … Как бы кошечка не съела…

Глубинные измерения содрогнулись от истошного обезьяньего визга… а потом наступила тишина.

Ее нарушало лишь довольное урчание.

Глава 37

Копченый сидел на земле и таращился в никуда. В мешке он просидел недолго, но ему не понравилось. Рядом лежали Арисса с Витарией — их все еще не отпустил дивный сон.

— Ну чо, вы как? — спросила Астрид, щупая обрубок хвоста.

Интересно, сколько он будет отрастать? Лучше бы поскорее, а то боль страшная.

И крыло ноет. Астрид каким-то чудом сумела взлететь, но крыло в полете надломилось, и она шмякнулась, как метеорит, землю носом пропахала.

Теперь крыло болело так, что отдавалось во всех костях. Им было не двинуть, и даже легкий ветерок вызывал в обломке такие чувства, что Астрид немного жалела, что у нее вообще есть крылья… что она вообще родилась на свет.

— Почему каждый раз, когда я у тебя гощу, происходит какая-то кирня? — спросил Копченый.

— Ты не говори «кирня», ты же эльф, — укорила его Астрид. — Этих сюда положите.

Уборщик и два психа сгрузили взятых в плен альвов. Те повалились кулями, едва исчез Сорокопут, но в себя не пришли. Розовые цветы по-прежнему мерцали на головах всех пленников, кроме женщины-змеи.

Неподвижно лежали и фамиллиары. Но вот Тифон дернул хвостом, вот заворочался Снежок, поднял морду Сервелат… и в то же время открыли глаза мама с папой. Цветы с их голов свалились, взгляды стали прежними.

— Ну потрясающе, — проворчал Майно. — Этот долдон снова сделал из меня должника.

— Без него мы остались бы в коме неизвестно насколько, — пожала плечами Лахджа. — И все закончилось бы плохо.

Неподалеку зашевелился Рокил. Жертвы приходили в себя по одной, каждую приходилось освобождать отдельно. То были не обычные путы Сада Терний, а что-то сложное, живучее и автономное. Какие-то демонические паразиты, вроде мерзкой омелы.

Они действовали даже после смерти хозяина, хотя приказывать стало больше некому.