Семья

Появление свояченицы было странно и приятно Санкити. В свободное от занятий время, — а Санкити и в каникулы не расставался с книгами, — он приходил в столовую, где обычно собиралась вся его небольшая семья, и с удовольствием вступал в общий разговор, стараясь развлечь гостью.

Как-то раз о-Юки принесла в гостиную, выходящую на юг, ящичек с фотографиями многочисленной семьи Натура. Вот фотографии старших сестер: наследницы всего дома и дела Нагура и второй, получившей в приданое магазин. На одних фотографиях они сняты отдельно, на других — в окружении младших сестер. О-Фуку и о-Юки оживленно рассказывали о своем доме. На одном снимке маленькая девочка двух-трех лет. Она стоит, прижавшись к кормилице, и смотрит немного испуганно. Это о-Юки. А вот еще о-Юки. Здесь она уже подросток. Она стоит с подругой. В руках у нее европейский зонтик. Эта фотография того времени, когда о-Юки училась в Токио. В ящичке много ее снимков, по ним можно представить себе, как о-Юки росла, менялась, пока не превратилась в красивую девушку. Было несколько снимков, на которых лица людей кто-то соскоблил.

Санкити пошел за своими фотографиями. Показывая их сестре, о-Юки объясняла:

— Вот этот юноша в заломленной набок кепке — Санкити, когда он только что приехал в Токио учиться, а это Содзо. — С фотографии смотрел мальчик в переднике. — Это Сёта, сын Тацуо. А вот и сам Тацуо... Это Минору, а этот, стоящий позади всех молодой человек, с перекинутым через плечо кашне, — Морихико.

— Ну что, хорош? — смеясь, спросил Санкити, показывая о-Фуку пожелтевшую от времени карточку. На ней Санкити был снят еще мальчиком, когда только что приехал из деревни в Токио. Он с приятелем, пошел в парк Асакуса, там они и сфотографировались.

— Неужели это Санкити?! — воскликнула о-Фуку, рассматривая фотографию. — Какой он хорошенький! А вот здесь он мне не нравится, — какой-то угрюмый. — И о-Фуку показала на снимок, сделанный в тот день, когда Санкити окончил школу. Санкити на нем выглядел таким, будто он о чем-то напряженно думает, устремив взгляд вдаль. Взглянув, о-Юки рассмеялась.

Было и еще несколько фотографий, подаренных о-Юки юношами. Они все были незнакомы Санкити. Он знал только несколько имен понаслышке.

— А вот и Цутому-сан, — сказала о-Фуку, держа в руке сразу несколько карточек. С каждой из них смотрело лицо юноши, служившего в магазине ее отца.

— О-Фуку! — позвала сестру о-Юки. Никакого ответа. О-Фуку любила одиночество. Уйдет куда-нибудь в уединенное место — в кладовую или за кусты акации возле ограды — и сидит там часами за книгой. Но сейчас ее нигде не было.

— О-Фуку, где ты? — крикнула еще раз о-Юки и, услышав ответное «a-у», пошла на голос сестры.

Южная комната выходила на веранду у самой изгороди. С веранды открывался вид на тутовое поле. Но в густых зарослях кустов ничего не было видно. О-Юки открыла калитку, прошла по заднему двору и, с трудом пробравшись сквозь густые заросли, очутилась на огороде, там, где росли бобы. Длинные зеленые плети вились вокруг высоких колышков, вбитых Санкити. В массе зелени уже проглядывали туго налитые стручки, полные зрелых зерен.

.— О-Фуку, о-Фуку! A-а, вот ты где, — обрадовалась о-Юки, увидав сестру.

— А я вышла за калитку, шла, шла и попала в огород. Мне здесь очень понравилось. Смотри, какие огромные бобы! Я решила нарвать хоть немного, — сказала о-Фуку, выглядывая из зарослей.

— Да, огромные! И не пройдешь, — кивнула о-Юки и тоже сорвала несколько стручков. — О-Фуку, дорогая! А ты не забыла, что мне обещала... Ну пойди напиши, пожалуйста, маме письмо. Мое уже готово.

— Зачем такая спешка?

— Я буду посылать свое и твое вместе отправлю.

— Хорошо, — ответила о-Фуку. Подойдя к сестре, она высыпала ей в фартук стручки и пошла домой. О-Юки осталась в огороде.

Когда она вернулась домой, о-Фуку все еще писала письмо. О-Юки пошла в столовую, высыпала бобы на стоявший у очага обеденный стол и стала медленно чистить их. Мысли ее были далеко. Вскоре в столовую вышла о-Фуку. В руках у нее был исписанный листок бумаги.

— Ну вот, посмотри, так ли я написала? — спросила она сестру.

— Пожалуй, нужно было немножко повежливее, — ответила о-Юки, прочитав письмо.

— Не умею я письма писать, — смущенно улыбнулась о-Фуку.

В письме матери о-Фуку писала, что она послушалась совета сестры и согласна выйти замуж за Цутому, что свадьбу они сыграют после, когда она окончит школу, и что она радостно будет ждать этого дня. О-Юки сложила письмо вчетверо и вложила в конверт вместе со своим.

Еще до приезда сестры о-Юки получила от матери письмо, в котором она писала, что о-Фуку едет к ней помочь по дому. Одновременно с письмом пришла посылка со сладостями. С какой радостью и волнением читала о-Юки эти пришедшие издалека строки, написанные рукой матери. Ответив матери, о-Юки поделилась с ней мыслями о будущем о-Фуку.

Последнее время письма от Цутому приходили так часто, что о-Юки не могла придумать, где их хранить.

Как-то утром вместе со всей почтой Санкити вручили очередное письмо Цутому на имя о-Юки.

— Частенько тебе пишет Цутому-сан, — сказал он, протягивая ей конверт. Санкити верил людям, и его не интересовало, о чем Цутому пишет жене. Он, конечно, догадывался, что это не простая переписка. Но она не тревожила его. Давно уже прошло время, когда и его сердце дрогнуло бы от такого письма. Санкити многое видел в жизни и допускал, что о-Юки полюбила его не первого. Ей было уже двадцать два года, и она могла получать письма от своих старых друзей. Важно было только, чтобы она помнила о своем долге жены и прилежно трудилась на благо дома. Вот как думал Санкити, у которого и без того было много забот и волнений.

Между тем подошло время когда надо было окучивать овощи. Взяв мотыгу, Санкити пошел на огород порыхлить землю там, где рос лук. Окончив рыхление, он решил посмотреть, какая выросла картошка. Нажав ногой на лопату, он перевернул тяжелый пласт земли и увидел в нем несколько уже довольно крупных картофелин.

— Ого, вот это здорово! — по-детски радуясь, воскликнул Санкити, рассматривая картофелины.

Он вымыл в ручье свежевыкопанные клубни и принес их прямо на кухню. О-Юки глазам своим не поверила. Картофель сварили и подали с солью на стол. Выращенный собственными руками, он казался особенно вкусным. Потом пили чай.

Когда стало темнеть, Санкити позвал о-Фуку и мальчика играть в карты. Расположились за столом в одной из дальних комнат. В желто-красных лучах неверного пламени лампы дамы, короли и валеты причудливо поблескивали. О-Фуку выигрывала больше других, она не уступала в игре ни Санкити, ни мальчику. К играющим присоединилась было о-Юки, но вскоре, сославшись на головную боль, ушла в свою комнату.

Стоявшая возле очага лампа скудно освещала комнату, навевая сон. О-Юки вдруг почувствовала тяжесть в теле. Она уже знала, что будет матерью. Не в силах побороть недомогание, она прилегла на пол у очага.

Из дальней комнаты донеслись смех, радостные возгласы. Верно, кончилась очередная партия.

Когда дурнота прошла, о-Юки села за стол и разложила перед собой лист бумаги. Она решила ответить Цутому.

«Я долго молчала, — писала о-Юки, — но не потому, что мои чувства к тебе изменились. Я хочу, чтобы ты стал мужем моей сестры... Я буду рада вашему счастью ». Письмо ее заканчивалось словами: «Любимому Цутому... от несчастной Юкико».

Письмо это пролежало до следующего дня. Утром, улучив момент, она написала на конверте адрес, который ей дал Цутому, чтобы домашние не узнали об их переписке, и его имя. Свое имя и адрес на обратной стороне конверта она не стала писать. Оставив письмо на комоде, она вместе с сестрой пошла на горячий источник выкупаться. Источник был довольно далеко — у подножья скалы, за железнодорожным переездом.