Семья
Шрифт:
— Я вижу, работа спорится — любо посмотреть! — крикнул через ограду проходивший мимо человек. Это был школьный сторож. Он тоже арендовал клочок земли, дававший ему некоторый доход, что было важным подспорьем к его крохотному жалованью. Санкити давно собирался поближе познакомиться с ним, поговорить о хозяйственных делах, попросить его помочь вскопать и засеять огород. У него же Санкити думал занять семян.
Санкити работал на огороде каждый день. И сегодня, вернувшись из школы, Санкити сразу же взялся за мотыгу. Скоро из дома вышла о-Юки, за ней прибежал мальчик.
— А ну-ка, нечего бездельничать! Беритесь помогать! — напустил на себя строгость Санкити.
— А мы и пришли помогать! — засмеялась о-Юки.
— Собирайте камни и бросайте вон в ту кучу, — приказал
Повязавшись полотенцем и подоткнув подол кимоно, о-Юки принялась за работу. Вместе с мальчиком они собирали в корзину камни и таскали к ручью. Сорняки, вырванные с корнем, относили к забору. Трава была тяжелая от прилипшей к корням влажной земли. О-Юки скоро устала, но виду не показывала. Ласково светило солнце. Все трое точно купались в его лучах и работали все с большим воодушевлением.
— Ты правильно сделал, что повязался. Только очень смешно — повязка из полотенца и очки, — рассмеялась о-Юки, остановившись возле мужа. Мальчик тоже улыбнулся. Санкити посмотрел на жену, вытер испачканной в земле рукой пот, выступивший на лбу, и тоже рассмеялся.
Трудовой день кончился. Санкити, умывшись в ручье и почистив мотыгу, присел у калитки на скамью и затянулся папиросой, испытывая во всем теле приятную усталость. О-Юки, вымыв ноги, села рядом с мужем. Мимо проходили, здороваясь, крестьянки с мешками через плечо. Они возвращались с полей — в этом краю женщины работали наравне с мужчинами. О-Юки видела их сильные фигуры, их усталые, но говорящие о здоровье лица, и она поняла, что женщина, если нужно, может выполнять любую физическую работу.
У о-Юки было еще много девичьего в характере и в привычках. Весь ее облик, напоминавший, что она из богатого дома, не подходил для жены бедного сельского учителя. И уже меньше всего шел ей этот красный, пламенеющий пояс-оби, когда она таскала на огороде камни.
И Санкити решил постепенно отучать о-Юки от ее прежних привычек. Тоном наставника он говорил ей, что нехорошо появляться в деревне в оби, подвязанном так высоко, что цвет пояса должен быть не такой яркий, что нельзя носить на руке сразу два золотых кольца. А самое лучшее, советовал Санкити, снять все украшения и убрать их в шкатулку. О-Юки очень расстраивали поучения мужа.
— Значит, я должна носить только голубой пояс? — недовольно говорила она. — Если сейчас не носить красное, то когда же еще? Старые женщины красное не носят.
И все-таки она послушалась: сняла с себя все украшения и стала одеваться, как должно жене сельского учителя. О-Юки отдала Санкити все свои деньги.
— Перед отъездом отец подарил мне сто иен, — сказала о-Юки, положив перед мужем деньги, завязанные в шелковый платочек. — «Трать их только в крайнем случае», — сказал он, когда провожал меня из родного дома.
Она рассказала Санкити, что, напутствуя ее в дорогу, отец строго-настрого запретил ей и думать о возвращении под родительский кров: раз ты вышла замуж, так хоть с голоду умри, но оставайся с мужем. Слушая жену, Санкити представлял себе старого Нагура. Видимо, это был человек решительный, даже крутой, но справедливый.
— Кому морской капусты, кому морской капусты! — раздалось на улице. Почти у самых ворот дома остановилась группа молодых женщин и девушек. Они пришли издалека — из самой провинции Этиго. Глядя на их крепкие фигуры в запыленной дорожной одежде, о-Юки вдруг тоже почувствовала себя в пути. С ручья доносилось кваканье лягушек, стук мельничного колеса... Мимо, дребезжа, проехала телега...
За домом Санкити, который находился в старой части деревни, проходил тракт. Однажды Санкити решил вместе с о-Юки пойти в гости к директору школы. Тропинка повела их через долину, заросшую деревьями. Возле тутовой рощи о-Юки увидела большое здание, окна которого горели на солнце. Это была школа, в которой работал ее муж: Санкити иногда ходил в школу по этой дороге, но чаще он шел вдоль ручья; тропинка выводила его к шоссе, возле железнодорожной
станции. Он пересекал его и попадал на другую тропинку, бежавшую между рощей и каменной стеной. Возле железнодорожного переезда он встречал стайки учеников, спешивших в школу. В их окружении Санкити подходил к воротам школы, утопавшим в зарослях акации. По рассказам мужа, о-Юки знала, что их дом стоит на склоне большой горы, примерно на полпути к вершине. Санкити всегда добавлял, что он совсем не чувствует, что живет в том же краю, что и его сестра о-Танэ. Ведь отсюда до Кисо было всего несколько десятков ри. Но о-Юки ничего не говорило название городка, где жили Хасимото. Она даже не представляла себе, в какой стороне он находится.По примеру школьного сторожа Санкити решил посадить у себя в огороде бобы и картофель, — словом, те овощи, которые не требуют особого ухода. Как-то на двор к Санкити зашел крестьянин, продававший рассаду лука. Санкити посадил и лук.
Однажды на имя о-Юки пришло письмо. Обратный адрес был подписан женским именем. Но в письме было написано:
«Я верил, что ты станешь моей женой. И вот ты вышла за другого... Я в отчаянии. Скоро навещу тебя...»
О-Юки показала письмо мужу и сказала, что оно очень удивило ее. Санкити с любопытством прочитал письмо, но не стал дознаваться, кто бы мог написать его. Несколько дней после этого письма о-Юки ходила как в воду опущенная. Она замкнулась в себе, все больше молчала. Если Санкити, заметив беспорядок в доме, выговаривал жене, она неделю не говорила с ним. Бывало, что целый день глаза у нее были полны слез. Тогда Санкити ругал себя за ненужную строгость, был особенно ласков с женой.
— Какой вкусный сегодня соевый творог! А винегрет — просто пальчики оближешь, — говорил он жене. И о-Юки переставала дуться. Плохое настроение у нее проходило, и она опять становилась веселой, доброй, услужливой. С утра до вечера с ясным счастливым лицом делала она домашнюю работу. В общем, ей привольно жилось в доме мужа.
У себя в комнате о-Юки поставила кое-какие вещи, привезенные из родительского дома. В большом ящике, обтянутом кожей, с выгравированным на крышке фамильным гербом, она держала косточки для игры на кото, там же лежали две маленькие куклы — мальчик и девочка. Они напоминали ей о детстве, проведенном в доме отца. Скоро от родных и знакомых стали приходить поздравительные письма и подарки молодым. Прислала письмо и Сонэ, с которой Санкити познакомил о-Юки перед отъездом из Токио.
— Посмотри, какой мелкий, прямо бисерный почерк у Сонэ-сан. И какой красивый. Так может писать только она, — смеялся Санкити, читая письмо.
— В самом деле очень красиво, — восхищалась о-Юки.
Поздравительное письмо получила о-Юки и от Цутому — юноши, служившего в конторе ее отца. Цутому был родственником зятя о-Юки. Письмо обратило на себя внимание своим слогом — так мог писать только молодой коммерсант.
Так постепенно налаживалась жизнь молодой четы. На огороде взошли посаженные Санкити бобы, появились первые ростки картофеля. Мало-помалу неуютный, запущенный дом Санкити становился семейным очагом. О-Юки познакомилась с двумя соседками. Обе жили неподалеку, у одной из них, матери многочисленного семейства, был болен муж. Женщины приходили к о-Юки, приносили гостинцы, овощи со своих огородов, советовали, как лучше вести дом, — словом, делились опытом многолетней семейной жизни.
5
Летом, когда в Токио кончились занятия в школах, приехала погостить о-Фуку, младшая сестра о-Юки. Они были с о-Юки погодками. О-Фуку училась в Токио и жила в школьном пансионе. С разрешения матери она отправилась на лето к сестре в деревню.
Школа, где работал Санкити, была частной, но ожидалось, что ее вот-вот передадут в ведение местных властей. Каникулы в ней были почти наполовину короче каникул в Токио. О-Фуку могла отдыхать почти два месяца. Когда все на огороде созрело и зацвел картофель, набросив на грядки зеленый ковер в белую крапинку, занятия у Санкити наконец кончились, и он вздохнул свободно.