Семья

— Я вчера никак не могла уснуть. У нас очень сыро. С гор каждый вечер спускается туман, — сказала Сонэ и посмотрела таким унылым, таким безысходным взглядом на Санкити, что на него повеяло могильным холодом. — Как-то я начинала вести дневник. Но он получился такой печальный — одни жалобы и мысли о смерти... В ночь под Новый год я сожгла его. А наутро написала завещание. Я, правда, сумасшедшая. По-моему, таким людям, как я, незачем жить на свете.

Черные, бездонные глаза Сонэ засверкали от подступивших слез.

В этот день она была особенно возбуждена. Горький смех, точно прорвавшийся сквозь море печали, то и дело оглашал гостиную. Тон, каким она говорила, был полон насмешки. А Санкити порой казалось, что Сонэ смеется над ним.

О-Юки не послушалась мужа. Она ушла на кухню и занялась вместе с сестрой хозяйством: собрали просохшее белье и, побрызгав водой, туго свернули его.

Спустя некоторое время Сонэ собралась уходить. О-Юки была в столовой.

— Что это вы так рано уходите! Посидите еще, — просила она гостью, но та решительно отказалась, объяснив, что боится опоздать на поезд. Распрощавшись со всеми, Сонэ вышла. Санкити велел о-Юки проводить ее до станции.

Когда о-Юки с ребенком за спиной вернулась и вошла в дом, она увидела на столе сверток, на котором стояло: «Госпоже о-Юки от Тиё». Тиё — было имя Сонэ.

— Да, такой уж она человек, — засмеялся Санкити, когда о-Юки показала ему сверток. — Принесет подарок, положит его тихонько и уйдет, никому ничего не сказав.

В свертке были красивые носовые платки. Разглядывая подарок, о-Юки заметила:

— Нам пришлось полчаса ждать. Поезд почему-то опоздал.

— О чем вы разговаривали?

— Ни о чем особенном. Сонэ сказала, что я выгляжу очень утомленной.

Шли дни, недели. Семейная жизнь становилась Санкити невыносимой. Бывали дни, когда муж и жена садились за стол как чужие, ели молча, избегая глядеть друг на друга, и молча расходились. Санкити с утра до вечера ходил мрачный, все о чем-то думая. Глядя на его пасмурное лицо, не находила себе места и о-Юки. Она не могла понять, сколько ни думала, что происходит с ее мужем.

Однажды, глядя на девочку, Санкити вдруг сказал:

— А щеки у нее точь-в-точь как у моей матери. —

В другой раз как бы мимоходом он спросил у жены:

— Скажи, о-Юки, а Футтян правда моя дочь?

— Подумай, что ты говоришь, — прошептала о-Юки. — Чья еще она может быть?

Больно ранил ее вопрос мужа.

— Если ты не любила меня, зачем, зачем ты выходила за меня замуж? — спрашивал Санкити.

— Какие глупости лезут тебе в голову.

— Ах, как мне хочется все бросить и уехать куда глаза глядят.

— Ну объясни, что с тобой происходит? Давай вместе рассудим... Вот поживешь на чужбине, поймешь тогда, что ничего нет на свете милее родного дома, — как могла, уговаривала о-Юки мужа.

Наступила жара. Солнце палило нещадно. О-Юки привязала на веранде веревку и повесила сушить вещи, привезенные из родительского дома. Ни одно из нарядных платьев, кимоно ей так ни разу и не пришлось надеть. Вот свадебный наряд мужа, вот шитый, изумительной красоты пояс — подарок ей от одного из братьев Коидзуми. Он так и пролежал новехонький в корзине.

— Ничего мне теперь не нужно, — вздохнула о-Юки.

Девочку она уложила тут же на веранде и сама прилегла рядом.

— Спи, спи, — прошептала она сердито, дала дочке грудь и уставилась взглядом на развешанные платья.

О-Юки проснулась оттого, что солнце слишком сильно стало припекать бок. Она растерянно посмотрела кругом, лоб у ней горел, нервы, казалось, были напряжены до предела. В такие минуты о-Юки старалась работать не покладая рук: стирала, сушила белье, убирала комнаты. Она, как всегда, готовила еду Санкити и гостям, но сама за стол не садилась.

В кустах у ручья жило множество светлячков. Перелетев над тутовой рощей, они закружились у самого забора. О-Юки посмотрела на небо, на светлячков. Мимо прошла соседка, возвращаясь с поля, на поясе у нее висел серп. За ней проковылял старик с мотыгой на плече. Увидев о-Юки, он кивнул ей.

Неожиданно от матери пришло письмо.

«Дорогая дочка! Давно не было от тебя писем, очень волнуюсь, не случилось ли чего у вас? Как вы переносите эту ужасную жару? Дома, слава богу, все в порядке. Все живы и здоровы, так что о нас не беспокойся. Я каждый день бываю у кого-нибудь из наших: всех хочется навестить, всем помочь. Да и дел дома много: то стирка, то уборка, так что жизнь проходит в постоянных трудах и заботах. До сих пор еще не привела в порядок вещи, в которых ездил отец. Дни летят незаметно. Поэтому я и не писала тебе так давно. Очень жду от тебя весточки, хотя и понимаю, как тебе трудно вырвать хоть минутку времени: ведь у тебя на руках маленький ребенок, а тут еще гости. Милая моя дочка, мы ничего не знаем о вас с тех пор, как приехал отец. Я так беспокоюсь о тебе, так беспокоюсь. Как ты живешь? Все ли у вас хорошо? Почитаешь ли ты мужа? Доволен ли он тобой? Что-то неспокойно у меня на сердце. Вот тебе, дочка, мое материнское слово: помни, непослушание к добру не ведет. Много горя приносит человеку своеволие. Надеюсь, что у тебя все в порядке. Пиши обо всем: и о хорошем, и о плохом в твоей жизни.

О-Фуку скоро опять в школу. Не знаю, как и благодарить тебя за нее. Отец тоже рад, что летом она живет у тебя.

Я все собираюсь последние дни послать тебе посылку, да руки никак не доходят: то одно, то другое. Сегодня наконец собрала все и отправила: полдесятка сушеной макрели, бобы и фартук. Не больно важный гостинец, но в хозяйстве все пригодится. Макрель сушил человек неопытный, вот она и раскрошилась и не очень вкусная. Но все-таки попробуйте, сейчас ведь самый сезон. К тому же она и денег стоит. Самая маленькая — сорок пять сэн. Правда, когда посылают гостинцы, о цене не пишут, ну да уж ладно, свои люди. Ну вот, пока все, хотя хотелось бы написать еще многое. Передай от меня привет Фукуко.

Твоя мама.

Р.S. Кланяюсь твоему супругу. Я не послала ему никакого подарка, очень прошу тебя, передай ему самый горячий привет».

О-Юки и в самом деле давно не писала родителям. Прочитав письмо матери, она прижала листок к лицу и безутешно заплакала.

Как-то, держа дочку на руках, о-Юки подошла к мужу.

— Почему мы так скучно живем? — тяжело вздохнув, спросила она. За окном виднелась большая хурма. Ее ветви сплетались в пышную, раскидистую крону, с них иногда падали со стуком перезревшие лиловые плоды.

— Когда я женился, я вовсе не думал, что наша жизнь будет сплошным праздником, — ответил Санкити, взглянув на ребенка. Он был недоволен тем, что прервали его размышления.

— Последнее время вы все молчите, думаете о чем-то. Что с вами происходит? — с обидой в голосе спросила о-Юки. — Разве я думала, что так все будет?

— А ты мечтала, что замужем тебе будет весело, как в театре?

— Зачем как в театре? Театры мне не нужны. И вы это отлично знаете. Вы все время сердитесь на меня. Что бы я ни сказала, вам все не нравится. Да вы и не разговариваете со мной.