Семья
Шрифт:
Но и эта служанка не очень прилежно занималась. Приходящие девочки старались выводить иероглифы как можно красивее, а она писала как придется и ко всему то и дело принималась болтать. А болтать она могла с утра до вечера и очень гордилась этим, как всякий недалекий человек. Когда о-Юки вошла, она рассказывала девочкам, что однажды, гуляя по деревне с Футтян на спине, слышала, как один человек будто бы сказал: «Фу, какая неприятная девочка! А еще дочка учителя! Такая же толстая, как ее служанка! Подходящая пара!»
О-Юки и пришедшие заниматься девочки так и покатывались со смеху.
—
И вот наконец Санкити вернулся. Никогда еще жена и дочка не казались ему такими родными, как после этой разлуки.
— Я привез подарок Футтян! — сказал он, подхватывая дочку.
— А вот мы сейчас посмотрим, какой подарок привез нам папа, — сказала о-Юки, поднимая и развязывая чемодан. — Ух, какой тяжелый! Не может наш папа вернуться из Токио без книжек.
Служанка принесла чай. Отпив несколько глотков — у Санкити с дороги пересохло горло, — он стал рассказывать, какие изменения произошли в семье Минору. Дело, на которое в семье Коидзуми возлагали столько надежд, — рухнуло. Минору опять увяз в долгах. Даже над домом отца Наоки нависла угроза банкротства. Все банковские операции Минору приостановлены. Он живет теперь в другом доме, поменьше, в небольшом тупичке, но, слава богу, пока еще в собственном.
— Ты помнишь о-Суги, старшую сестру жены Минору? Она не так давно умерла.
— А как Со-сан? — спросила о-Юки.
— Со-сан! Он теперь живет у чужих. Они его и кормят, и поят. Я не видел его в этот раз. Времени не было. Передал ему привет, гостинцы послал: немного конфет, фрукты... Да, вот какие дела. Все пошло прахом, а Минору спокоен, представь себе.
— Каково сейчас бедной о-Кура!
Подошла Футтян и потянулась к чашке с чаем.
— Сейчас напою, — сказала о-Юки.
Но девочка требовала, чтобы ей дали чашку: она хотела пить сама. Уговоры не действовали. И Футтян залилась горькими слезами.
— Ведь ты же еще не умеешь сама! — протянула ей чашку о-Юки. Девочка схватила чашку обеими ручками и тотчас вылила чай на себя.
— Ну вот видишь, что ты наделала, — рассердилась о-Юки, доставая из кармана носовой платок, чтобы вытереть мокрые руки девочки.
— А ей понравилось пить самой, вон как причмокивает! — засмеялся Санкити.
— Последнее время что бы я ни сделала, она обязательно повторит. Готовлю я обед, и она берет рис и тоже что-то готовит, я иду спать — и она спать...
— А ну-ка иди сюда! Папа тебя возьмет на ручки. Ишь какая тяжелая стала. — И Санкити посадил ее на колени.
Футтян радостно улыбалась, личико у нее было такое счастливое, какое бывает у детей, когда они видят маму или папу.
Разговор опять зашел о Минору.
— Посмотрел я на брата и понял, что нельзя мне сидеть сложа руки, — сказал Санкити, отдавая дочку жене.
— Футтян, ну-ка покажи папе, как ты умеешь смотреть через ножки, — сказала вошедшая служанка.
— Зачем ты учишь ребенка глупостям, — выговорил служанке Санкити. Но Футтян уже вошла в роль. Она повернулась спиной, нагнулась, обхватила ручонками толстые ножки и выставила между ними смеющуюся мордочку.
— Вон что научилась делать.
Верный признак того, что в доме будет еще один ребеночек. Уж я-то знаю приметы, меня соседская бабушка учила, — как ни в чем не бывало сказала служанка. Супруги переглянулись.Санкити и о-Юки были в том возрасте, когда человеку долго и крепко спится. Служанка тоже поднималась поздно. Иногда не успевали даже приготовить для Санкити завтрак перед школой.
Чуть забрезжит утренний свет, сёдзи начинают светлеть. Первой просыпается о-Фуса. Мать еще спит, а девочка уже выползла из-под одеяла и играет в одной рубашонке у изголовья матери.
— Что ты делаешь, ведь простудишься, — говорит о-Юки сонным голосом и тянет девочку под одеяло. Футтян упирается, хочет встать на ножки.
На мельнице кричит петух. Тускло мерцает лампа, пламя ее бледнеет в свете зари. О-Юки поднимается и будит служанку. Но сколько бы она ни звала ее, девушка не слышит: крепок молодой сон.
— Вот как спит, — вздыхает о-Юки. Она так и не добудилась служанки, зато раскапризничалась Футтян.
— Сейчас, сейчас! — бормочет сонно служанка в другой комнате. Она быстро встает, убирает постель, выходит во двор.
Старуха соседка уже давно на ногах: она чисто, точно вылизала, подмела сад. Собрала мусор в кучу и сносит его к забору.
О-Юки тоже встает и одевается. Увидев служанку, говорит ей:
— Ну и крепко ты спишь. Никак тебя не добудишься!
Густой, едкий дым наполнил кухню, скрывая черные от копоти стены и потолок. Дым из кухни идет в столовую. А Санкити все спит как мертвый.
— Пора вставать! — будит его о-Юки. Но Санкити очень хочется спать. Кажется, сколько ни спи, никогда не выспишься. Наконец до его сознания доходят слова жены, что пора на работу. Он просыпается окончательно и просит жену стянуть с него одеяло. О-Юки смеется и тащит.
Вскочив с постели, Санкити торопливо собирается в школу.
Однажды служанка принесла ему на урок срочную телеграмму. Минору, ничего не объясняя, просил брата перевести ему довольно крупную сумму денег.
Идя домой, Санкити все размышлял над телеграммой. На сердце его стало тревожно. Без крайней нужды брат не послал бы такой телеграммы. Санкити почувствовал, что над семьей Коидзуми снова сгущаются тучи.
Санкити не мог не послать брату денег. Но у него их не было. О-Юки тоже очень расстроилась. Подумав, она согласилась послать Минору деньги, которые ей дал отец в последний день ее жизни под родительским кровом на «самый крайний случай». Санкити взял деньги и тут же пошел на почту перевести их телеграфом.
Санкити куда-то вышел. О-Юки прилегла возле Футтян. Девочка заметно подросла и стала прелестным ребенком, которого так и хотелось приласкать. Но теперь она не давала матери ни минуты покоя. Воспитание, хотя и было новым и сложным делом, приносило ей большую радость. Но оно требовало большого терпения и душевных сил, порой о-Юки чуть не плакала, не зная, что делать с ребенком. Жизнь в глуши в обществе полуграмотной крестьянки — мужа целыми днями нет дома — была тягостной и неинтересной. Изо дня в день одно и то же, одно и то же. О-Юки горестно вздохнула. Заплакала Футтян.