Семья

Скоро пришла Тоёсэ. Лицо у нее было тревожное.

— Что ты собираешься делать дальше, Тоёсэ-сан? — спросил Санкити.

— Сама еще не знаю. И уехать я сейчас не могу, и дом в Токио жалко.

— Уменье быстро и правильно выбрать — важная добродетель, — уколол жену Сёта. — У меня такое чувство, — вздохнул он, — что Тоёсэ все время хочет со мной поссориться. Впрочем, у нее есть основания... Что это за муж, который чуть не до седых волос дожил, а не может прокормить жену.

Тоёсэ промолчала.

— Посоветуйтесь с Морихико, — предложил Санкити. — Старуха в Комагато хорошо смотрит за домом. В комнатах чисто, в саду все полито. Я без вас туда заглядывал, так она говорит мне: «Эти деревья поручил мне хозяин. Можно ли допустить, чтоб они засохли!» Что и говорить — человек она преданный.

— Помните, дядя, — вдруг улыбнулся Сёта, — я этим летом послал вам открытку из Гифу. На ней была изображена ловля форелей с бакланами. Ваш ответ я храню.

— А что я тогда ответил?

— Разве вы не помните? У меня в открытке была строчка: «На шесть-семь ри я спустился вниз по реке...» А вы в своем ответе продолжили: «Летние травы в такую жару особенно сильно пахнут».

— А, помню, помню. Ты писал, что вспоминаешь Кисодзи, когда плывешь по Нагарагава. И я сразу вообразил, какая в тех местах жара.

Сёта глубоко вздохнул.

Санкити решил ехать вечерним поездом. Сёта пошел его провожать. Ехали в трамвае. До отхода поезда было еще время, и дядя с племянником медленно прогуливались вдоль здания вокзала. В городе уже начали загораться огни.

— Дядя, а ведь и ваша супруга, и моя жена — обе они сейчас в расцвете лет...

Это прозвучало неожиданно. Голос у Сёта был какой-то подавленный.

Санкити сел в поезд. За окном, сжав в кулаке перронный билет, стоял Сёта. Было видно, что душа у него не на месте: все как-то не устроено... Кондуктор засвистел. Сёта подался вперед. Санкити, ссутулившись, стоял у окна.

— Тетушке поклон, — громко сказал Сёта. Поезд тронулся.

Огни вокзала, смутные лица людей проплывали в окне вагона и исчезали. Санкити представил себе Сёта, как он возвращается, домой, угрюмый, одинокий. Он посоветовал племяннику поехать в деревню, подлечиться. Сёта ответил, что, может быть, и стоит поехать. Воли к борьбе он не утратил. Санкити думал, что вот никто из близких еще не знает ни о последней неудаче Сёта, ни о его болезни. Все они там, в Кисо, еще продолжают надеяться на него.

— Бедный, бедный, — тихо проговорил Санкити и долго еще стоял у окна.

9

Пришла весна. Тоёсэ со старухой служанкой уже четыре месяца жили вдвоем в токийском доме без Сёта. Тоёсэ вернулась домой в конце ноября. Новый год она встретила невесело. Никуда не пошла. Весь вечер провела со старухой. За окнами падал снег. Все кругом оделось белой пеленой.

Всю зиму учительница пения, снимавшая второй этаж и жившая там с молодым человеком, которого она объявила младшим братом, собиралась съехать с квартиры, но так и не съехала. Хозяин дома вдруг стал требовать, чтобы Тоёсэ освободила дом. В таких волнениях и прошла зима. Наконец-то потеплело, и вокруг дома начала пробиваться зеленая поросль.

И Тоёсэ решила уехать. Расходы были непомерно велики. То и дело к ней приходили женщины, называвшиеся то служанками чайных домиков, то хозяйками «веселых домов», и требовали, требовали денег, которые задолжал Сёта. Тоёсэ устала от бесконечных извинений. Переводы из Нагои почти прекратились. Она задолжала за квартиру. Даже жалованье служанке приходилось задерживать.

Но она никак не могла решиться разрушить гнездо. «Надо распродать обстановку, расплатиться с главными долгами», — говорила она себе, расхаживая по дому. Но сможет ли она снова когда-нибудь обзавестись всем этим? И у нее опускались руки.

В кухне у раковины на корточках сидела старуха и что-то делала. Тоёсэ смотрела на нее. Она решила отдать старухе всю кухонную утварь.

— Сколько сил было вложено в этот дом, правда ведь? — тихо сказала Тоёсэ.

— Как я мечтаю, госпожа, чтобы вы опять были вместе с супругом, — проговорила старуха, распрямляя спину. — Я жила у вас как у родных. И служила вам, совсем не думая о выгоде. Мне так вас жалко, что вы все одна да одна. Легко ли столько времени жить без мужа, — говорила служанка, растирая искривленные ревматизмом руки.

Тоёсэ подошла к сёдзи. Посмотрела на реку, на небо, нависшее над водой. Как всегда, по реке тянулись пароходы, баржи. В саду разросся кустарник. Цветущие плети роз поднимались по каменной стене. Сёта любил стоять у этих сёдзи и смотреть на реку. Тоёсэ решила продать их вместе с другими вещами.

На деревьях нежной зеленью распустились почки. Тоёсэ глядела на них, и ей вспоминалась та весна, когда свекровь учила ее, как нравиться мужу. Она была тогда совсем девочка и жадно внимала каждому слову умудренной жизнью женщины. И вот все прошло, как сон... Она действительно старалась угождать мужу во всем: научилась манерам, стала одеваться и вести дом, как подобает жене маклера; усвоила все хитрые женские уловки, чтобы тешить мужа; полностью подчинила себя его воле, только чтобы сохранить его любовь... И вот он занемог болезнью, от которой нет исцеления. Что это — следствие душевного переутомления или возмездие за распущенность? Впрочем, по ее мнению, это было одно и то же.

В конце февраля Сёта приезжал ненадолго. Выглядел он плохо. Казалось, он держится на ногах только благодаря упрямству.

— Барин говорит, что врачи сулят ему еще десять лет жизни. А я вижу, что не жилец он, — сказала потихоньку старуха Тоёсэ.

Сёта пожил дома несколько дней. Каждую ночь он потел так, что белье было мокрое, хоть выжимай. Сквозь поры словно вытекали последние жизненные соки. Тоёсэ вытирала его губкой.

Стоя у окна, она вспомнила, как муж просил растереть ему ноги, сестрой ее называл. Она машинально повторяла все его слова, а сама с горечью думала, что вот когда началась для нее пора расцвета — когда для мужа все кончено.

— Бабушка, присмотрите за домом, я пойду к дяде Санкити, — сказала Тоёсэ.

Старуха вышла из кухни. «О, зачем вы так оделись, госпожа, — говорил ее взгляд. — Нарядно, красиво... Содержанкам впору так одеваться...» Старуха села на пороге, поджав под себя ноги. Нет, не нравился ей, старой, вид ее хозяйки. «Барин болеет, оставил на госпожу дом, а она идет гулять...»

Тоёсэ спустилась по каменным ступеням.

Шла она медленно и по пути о многом размышляла. Замужняя жизнь начинала казаться ей бременем. Она не могла, подобно о-Танэ, видеть смысл жизни в полном и безусловном подчинении мужу. Что делать? Поехать в

Нагою или вернуться под родительский кров? Она никак не могла решить.

Санкити и о-Юки были дома. Они только что проводили о-Ай, которая недавно вышла замуж и ненадолго приезжала с мужем в Токио. Когда пришла Тоёсэ, сёдзи были еще распахнуты настежь.

— Тоёсэ, ты ведь знаешь о-Ай? — спросил Санкити. — Из нее получилась отличная жена.

Все втроем сели вокруг жаровни, и о-Юки стала рассказывать о молодых.

Тоёсэ слушала дядю и тетку. И вдруг поняла, что не может заговорить с ними о том, ради чего пришла сюда. Сделав над собой усилие, она сказала, что бросает дом в Комагата, и спросила о-Юки, не нужно ли ей чего-нибудь из мебели. Все равно пойдет старьевщику...