Семья

Гостя усадили ужинать. Пока Санкити ел и рассказывал о путешествии, вернулись о-Танэ и Тоёсэ. Задув свой фонарик, о-Танэ тяжело опустилась на циновку возле очага, напротив Санкити. От усталости и волнения она не могла вымолвить ни слова.

— Как хорошо, что вы приехали, дядюшка, — обрадованно проговорила Тоёсэ. — Сэнтян, дай маме попить чего-нибудь горячего. Дядя приехал так неожиданно. Сегодня мы его не ждали. Матушка так разволновалась.

О-Танэ была немного бледна. Она отпила горячей воды и, привалившись спиной к столбу посреди комнаты и положив руки на колени, наконец проговорила:

— Я так рада, Санкити, так рада. У меня нет слов...

Санкити проснулся в старинной комнате в глубине дома. Под белым абажуром виднелась электрическая лампочка. Когда-то это была комната Тацуо. В ней стояла большая, кровать, блестели темным глянцем подпорки в нише. На старом месте, у обращенных к саду светлых сёдзи, стоял столик, покрытый потемневшей от времени тяжелой скатертью с желтыми узорами.

О-Танэ поднялась еще раньше брата, которому не спалось из-за нахлынувших впечатлений. Санкити вышел в сад. О-Танэ расчищала метлой дорожки между замшелыми камнями. Видно было, как она постарела.

— А я и не думал, что в такой глуши есть электричество, — сказал Санкити.

— Что там электричество! Пойдем, я тебе еще кое-что покажу.

С печальной улыбкой повела о-Танэ брата по саду к задней калитке. Они поднялись по каменным ступеням, которые вели прежде к амбарам, прошли немного, и у себя под ногами Санкити увидел глубокий котлован. Срезанный дерн, свежая красная глина, новенькие рельсы —

половины сада как не бывало. Исчезли кладовые с мисо, большой амбар, двухэтажная кладовая, где Санкити читал когда-то дневники Тацуо. Здесь в то время росли груши, виноград, был каменный колодец, куда о-Сэн ходила за водой. На противоположной стороне котлована виднелся лишь маленький сарайчик, прежде стоявший на усадьбе. По новому полотну шли рабочие с кирками на плечах.

Лицо о-Танэ исказил ужас, точно она увидела чудовище. Брат и сестра вернулись домой. Косаку рассказал, что надгробный камень получился хороший и его уже отправили в родную деревню Санкити. О-Танэ в присутствии Косаку держалась как-то отчужденно и холодно.

Завтракать все собрались у очага, как было издавна заведено в семье Хасимото. От хозяйки до прислуги все чинно уселись за столики спиной к навощенному до блеска буфету; сидевшая у очага служанка разливала суп. Все стали есть, а поев, каждый своей салфеткой вытер посуду — чашки, миски и палочки для еды и убрал столик. Весь этот ритуал в точности сохранился с тех времен, когда в этой столовой на почетном месте сидел Тацуо. Только фармацевты и приказчики, скромно сидевшие в дальнем углу, были теперь не на положении слуг. Они были служащими на жалованье.

— Спасибо, — хмуро проговорил сын давно умершего старшего приказчика Касукэ и вышел из-за своего столика. Он был приказчиком, как и Косаку, уже прошедшим срок ученичества. Косаку поглядел на него внимательно, точно хотел сказать: «Делай-ка, что тебе полагается».

В гостиной не слышно было веселого смеха. О-Танэ вздыхала и смотрела кругом так, будто все здесь раздражало ее. Она не притронулась к еде и сидела со всеми только ради дорогого гостя. Тоёсэ и о-Сэн ели, изредка обмениваясь тихими замечаниями.

— Мама, а вы почему же ничего не съели? — робко спросила о-Сима у свекрови.

— Я только что выпила молока. И ничего не хочу, — отрезала О-Танэ. Она быстро поднялась и ушла к себе.

После завтрака Санкити сидел возле очага, у которого он так давно не сиживал, и расспрашивал Косаку об одном старичке по имени Савада, который частенько бывал здесь двенадцать лет назад. Оказалось, он давно умер — последний приятель старого Тадахиро.

Санкити прислушался. Ему почудилось, что в передней, за стоявшими там рекламными щитами, кто-то всхлипывает. Похоже, что это была о-Сима.

«Вот тебе на!..» — сказал себе Санкити, проходя через маленькую комнатушку, ведшую в комнату сестры.

В середине комнаты стоял лакированный столик из папье-маше, давным-давно сделанный Сёта. За столом, спиной к старинной картине, сидела о-Танэ. На этом месте прежде всегда сидел Тацуо. Всем своим видом она показывала, что теперь бразды правления перешли к ней. Тоёсэ достала чайную посуду и расставила на столике.

Санкити успел осмотреть гардеробные, новые комнаты. Мебели в доме было теперь гораздо меньше. И просторный дом казался еще просторнее.

— Я не ожидал, что увижу старые вещи. Думал, от прошлых времен совсем ничего не осталось.

— Это я оставила. Помнишь, когда супруг мой уехал... Я вернулась от тебя... Грустно у нас стало, да? — Плечи о-Танэ затряслись.

— Тацуо-сан, кажется, уехал в Маньчжурию?

— Да, уехал.

— Ты не думаешь, сестра, что Тацуо никогда больше сюда не вернется?

— Пока он жил в Кобэ, я все надеялась. А теперь вот уехал в Маньчжурию... Когда я узнала об этом, то в первый раз подумала, что он навсегда бросил меня, и я уже никогда больше его не увижу. Все, видно, кончено...

— Ты должна забыть о нем.

— Тебе легко говорить. Нет, не идет он у меня из памяти.

О-Танэ улыбнулась жалкой, беспомощной улыбкой. За окном загрохотали груженные камнем вагонетки. О-Танэ с болезненной миной слушала грохот, пока он не утих вдали. Заговорили о Сёта. Качая головой, о-Танэ повторяла: «Если бы только у него все пошло хорошо!»

Тоёсэ принесла чай. Пришла о-Сэн, клеившая пакетики в соседней комнате, Тоёсэ пошла позвать Косаку с женой.

Когда появился приемный сын с невесткой, о-Танэ вдруг сразу подобралась и посуровела. Косаку сказал, что приходили от человека, подделывавшего лекарства фирмы Хасимото. Он просил прощения и послал в знак дружбы сладости. Косаку поставил на столик коробку.

— Давайте попробуем, что преподнес нам этот разбойник, — засмеялся Косаку.

— Ты, о-Сима, ешь побольше, ты ведь любишь сладкое, — кольнув взглядом невестку, проговорила о-Танэ.

— Спасибо, я ем.

— Вижу, вижу... От радости за обе щеки уписываешь, — неестественно засмеялась свекровь.

Молодые посидели недолго. Когда они ушли, Санкити спросил сестру:

— Почему это у тебя лицо такое суровое?

— Правда? — О-Танэ провела рукой по лбу. — Что ж, с годами и у женщины лицо суровеет... Я и так сдерживаюсь. Стараюсь быть поровнее. Каждый день брови свои разглаживаю — вот так.

— И такая ирония у тебя в голосе... Ты, конечно, много горя видела в жизни и, может быть, не замечаешь, какой стала. Но тем, кто живет рядом с тобой, нелегко...

— Неужели мои слова были такие злые?

— Еще бы не злые! «Вижу, вижу, от радости за обе щеки уписываешь...» Да после этого кусок в горле застрянет.

Тоёсэ и о-Сэн рассмеялись, о-Танэ усмехнулась.

— Ты все ругаешь меня, Санкити. А взгляни, какой я стала.

О-Танэ распахнула верхние полы кимоно. Иссохшие старческие груди ее свисали к животу. Санкити ужаснулся, будто единым взглядом охватил всю горькую жизнь сестры.