Семья
Шрифт:
Санкити подошел к застекленным сёдзи. Под коньком крыши висел круглый горшок, обернутый шелковой ватой, — наверное, выдумка Тоёсэ. Над ним торчали вверх ярко-зеленые побеги проса. Из окон гостиной была видна Сумидагава. Полоса воды за каменными плитами пристани напоминала о начале лета,
— О, кто нас навестил! — воскликнула Тоёсэ, вернувшись вместе с Сёта из города. — Дядюшка, здравствуйте!
— Тут приходил один господин, смотрел квартиру, — сказала старуха. Сёта и Тоёсэ смущенно посмотрели на дядю.
Санкити сел напротив Сёта так, чтобы видеть реку. Сёта, словно от боли морщась, сказал, что
— А мне захотелось посмотреть, как вы живете. Знаешь, Сёта, иду я сюда, и попался мне по дороге дом, где продают выращенный в горшках мак. Я подумал, даже в этом огромном городе и то растет этот цветок. И сразу мне вспомнились родные места. Помнишь, недалеко от нашего дома было большое поле маков.
— Посмотрите, дядя, что мы придумали, — сказала Тоёсэ, указывая на горшок с просом под коньком крыши. — Все прохожие останавливаются в удивлении...
Сёта смотрел на все скучающим взглядом, потом сделал Тоёсэ глазами знак, чтобы та вышла.
— Я как раз и сам к вам собирался, дядя, — начал он. — Собираюсь ехать в Нагою. Попытаю счастья среди тамошних маклеров. Там есть один человек, он меня и зовет. Думаю пожить там годика два. Наберусь опыта.
— Ну что же, я думаю, ты решил правильно, — одобрил Санкити.
Было видно, что Сёта опять обуреваем великими планами. Показывая дяде составленные им самим таблицы биржевых курсов во время русско-японской войны, он говорил:
— На этот раз я, по вашему совету, решил сперва основательно изучить дело. Не хочу еще раз провалиться. Внимательно слежу за тамошним курсом, Среди моих знакомых уже пошел слух о моем отъезде. Я недавно слышал, как говорили: «Хасимото — человек способный. Он своего добьется».
— Ты ведь знаешь, Морихико тоже сейчас в Нагое. Ты с ним советуйся.
— Конечно, буду. Правда, у нас с дядей Морихико совсем разные области. Ему сейчас тоже нелегко. По-моему, он начал решительное сражение. Мне очень хочется на него поглядеть.
— Морихико как-то очень странно ведет дела. Что он делает — никто толком не знает. А хладнокровие его так просто поразительно.
— Тоёсэ уверена, что он ворочает большими делами.
— Брат всю жизнь был мечтателем. Но у него есть одна прекрасная черта: он очень добр. Сколько он сделал добра для семьи о-Сюн! Другой давно бы махнул на них рукой.
Тоёсэ принесла соевую пастилу.
— Это подарок, — сказала она.
— Мне хотелось бы подняться на второй этаж. Оттуда такой красивый вид, — сказал Санкити. Тоёсэ повела его наверх.
— Ты что-то неважно выглядишь, — сказал ей Санкити. — Ты огорчена чем-нибудь?
— Немного. Правда, Сёта последнее время все больше дома бывает. И обедает дома — это меня особенно радует. Но зато ведь он совсем ничего не делает.
Они разговаривали, глядя на воду, полную темно-зеленой мути. Тоёсэ явно была чем-то удручена.
— Иногда у меня так болит сердце, — пожаловалась она.
Санкити поглядел на нее внимательно, ничего не ответил и спустился к Сёта.
В углу прихожей громоздились картонные коробки от игрушек, которые расписывал Сёта. У стены стояли рекламные щиты фирмы Хасимото, присланные
из провинции. Договорившись скоро опять увидеться, Санкити простился и ушел.— Ты один постоянно добр к Сёта, — сказала как-то мужу о-Юки, и тотчас же в прихожей послышался голос Тоёсэ.
— Простите, тетушка, что я нагрянула к вам без приглашения.
После того как Сёта отбыл в Нагою, Тоёсэ стала частой гостьей в доме Санкити. Сперва о-Юки по-женски придирчиво относилась к Тоёсэ, Но, узнав про Кокин, она сразу же приняла ее сторону. Тоёсэ же дня не могла прожить без тетушки. Она обращалась к ней то с тем, то с этим, говорила об уехавшем муже, об учительнице, снявшей второй этаж, жаловалась, что одной очень тоскливо.
Прошел месяц после отъезда Сёта. На улицах послышались голоса продавцов зеленых слив. Ожидалось начало тепла, но погода стояла сырая, тоскливая. Тоёсэ все чаще уходила из дому к родным.
— Тоёсэ-сан, я получил письмо от Сёта, — сказал ей Санкити.
Тоёсэ посмотрела на дядю.
— Ты писала ему что-нибудь жалобное? — улыбнулся Санкити.
— Он написал об этом?
— Вот его слова: «Я еще молод и хочу как следует поработать. А жена, видно, уже стареет. От этой мысли я становлюсь до смешного сентиментальным...»
Тоёсэ и о-Юки с улыбкой посмотрели друг на друга. Тоёсэ пожаловалась, что не получила от мужа еще ни одной иены.
Крыши соседних домов были мокрыми, по стеклам окон стекала вода. Сеял мелкий, почти невидимый дождик. Умолкая время от времени, все трое глядели в мутное, сырое небо, похожее на морское дно. Точно тени рыб, пролетали мимо намокшие птицы.
— Тоёсэ-сан, а как ты относишься к Мукодзима? — спросил вдруг Санкити.
— К Мукодзима? — упавшим голосом ответила Тоёсэ. — У меня все время такое чувство, что Сёта хочет бросить меня. Я с ума схожу от этой мысли...
— Глупышка.
— Вы, дядя, наверное, не знаете, а мне рассказывали, что, когда еще мы жили за рекой — я уезжала ненадолго в деревню, — Мукодзима приходила однажды в наш дом и под предлогом, что уже поздно, осталась у нас ночевать. Мне это рассказывала старуха, которая жила у нас прежде. Подумать, какая наглость, спать на моей постели! А один раз Сёта обещал сводить ее в театр. Он стал требовать у меня денег, будто ему нужно для дела. А я не дала, сказала, что мне даже слышать об этом противно. Муж пришел в ярость и вдруг он... ударил меня. А потом мне пришлось заложить мои новые кимоно...
Тоёсэ не могла больше говорить. Подняв элегантный рукав нижнего кимоно, она вытерла слезы.
— Дядя, научите меня, как понравиться мужу?
— Вот уж не знаю, что тебе и сказать на это, — не глядя на Тоёсэ, ответил Санкити.
— А вы, тетушка?..
— Я думаю, что самое лучшее для тебя — уйти от него, — сказал Санкити безнадежным тоном.
— А какие женщины вам нравятся, дядюшка?
— Как тебе сказать? — засмеялся Санкити. — Я до сих пор не встречал такой, про которую мог бы, не задумываясь, сказать — вот она! Однако если припомнить, какие стихи писали дамы в старину, то надо будет признать, что могут быть на свете интересные женщины... «В августе, постелив в тени узорчатую циновку, слегка припудрившись, лежу одна, в красивой одежде...» — прочитал он на память. — Вот такая женщина мне бы понравилась.