Сердце Единорога. Стихотворения и поэмы

«К весне пошло, на речке глыбко,

Буренка чует водополь...»

Изба дремлива, словно зыбка,

Где смолкли горести и боль.

Лишь в поставце, как скряга злато,

Теленье числя и удой,

Подойник с кринкою щербатой

Тревожат сумрак избяной.

<1915>

В селе Красный Волок пригожий народ:

Лебедушки девки, а парни, как мед,

В моленных рубахах, в беленых портах,

С малиновой речью на крепких губах;

Старухи в долгушках, а деды — стога,

Их россказни внукам милей пирога:

Вспушатся усищи, и киноварь слов

Выводит узоры пестрей теремов.

Моленна в селе — семискатный навес:

До горнего неба семь нижних небес,

Ступенчаты крыльца, что час, то ступень,

Всех двадцать четыре — заутренний день.

Рундук запорожный — пречудный Фавор,

Где плоть убелится, как пена озер.

Бревенчатый короб — утроба кита,

Где спасся Иона двуперстьем креста.

Озерная схима и куколь лесов

Хоронят село от людских голосов.

По Пятничным зорям на хартии вод

Всевышние притчи читает народ:

«Сладчайшего Гостя готовьтесь принять!

Грядет Он в нощи, яко скимен и тать;

Будь парнем женатый, а парень, как дед...»

Полощется в озере маковый свет,

В пеганые глуби уходит столбом

До сердца земного, где праотцов дом.

Там, в саванах бледных, соборы отцов

Ждут радужных чаек с родных берегов:

Летят они с вестью, судьбы бирючи,

Что попрана Бездна и Ада ключи.

<1916>

13

Коврига свежа и духмяна,

Как росная пожня в лесу,

Пушист у кормилицы мякиш

И бел, как берёсто, испод.

Она — избяное светило,

Лучистее детских кудрей,

В чулан загляни ненароком —

В лицо тебе солнцем пахнёт.

И в час, когда сумерки вяжут,

Как бабка, косматый чулок,

И хочется маленькой Маше

Сытового хлебца поесть —

В ржаном золотистом сиянье

Коврига лежит на столе,

Ножу лепеча: «Я готова

Себя на закланье принесть».

Кусок у малютки в подоле —

В затоне рыбачий карбас:

Поломана мачта, пучиной

Изгрызены днище и руль, —

Но светлая радость спасенья,

Прибрежная тишь после бурь

Зареют в ребяческих глазках,

Как вёдреный синий июль.

</9/5>

14

Вешние капели, солнопёк и хмара,

На соловом плёсе первая гагара.

Дух хвои, берёсты, проглянувший щебень,

Темью сонь-липуша, россказни да гребень.

Тихий, мерный ужин, для ночлега лавка,

За окошком месяц — Божья камилавка.

Сон сладимей сбитня, петухи спросонок,

В зыбке снегиренком пискнувший ребенок,

Над избой сутёмки — дедовская шапка,

И в уголку божничном с лестовкою бабка,

От печного дыма ладан пущ сладимый,

Молвь отшельниц-елей: «Иже херувимы...»

Вновь капелей бусы, солнопёка складень,

Дум — гагар пролетных не исчислить за день.

Пни — лесные деды, в дуплах гуд осиный,

И от лыж пролужья на тропе лосиной.

<1914>

15

Ворон грает к теплу, а сорока — к гостям,

Ель на полдень шумит — к звероловным вестям.

Если полоз скрипит, конь ушами прядет —

Будет в торге урон и в кисе недочет.

Если прыскает кот и зачешется нос —

У зазнобы рукав полиняет от слез.

А над рябью озер прокричит дребезда —

Полонит рыбака душегубка-вода.

Дятел угол долбит — загорится изба,

Доведет до разбоя детину гульба.

Если девичий лапоть ветшает с пяты,—

Не доесть и блина, как наедут сваты.

При запалке ружья в уши кинется шум —

Не выглаживай лыж, будешь лешему кум.

Семь примет к мертвецу, но про них не теперь, —

У лесного жилья зааминена дверь,

Под порогом зарыт «Богородицын Сон», —

От беды-худобы нас помилует он.

<1914>

199

Вы, деньки мои — голуби белые,

А часы — запоздалые зяблики,

Вы почто отлетать собираетесь,

Оставляете сад мой пустынею?

Аль осыпалось красное вишенье,

Виноградье мое приувянуло,

Али дубы матёрые, вечные,

Буреломом, как зверем, обглоданы,

Аль иссякла криница сердечная,