Сердце Единорога. Стихотворения и поэмы

Повысосать розы до сладостной боли,

О пляшущем солнце пирующих дней.

<1918>

326—327. Владимиру Кириллову

1

Мы — ржаные, толоконные,

Пестрядинные, запечные,

Вы — чугунные, бетонные,

Электрические, млечные.

Мы — огонь, вода и пажити,

Озимь, солнца пеклеванные,

Вы же тайн не расскажете

Про сады благоуханные.

Ваши песни — стоны молота,

В них созвучья — шлак и олово;

Жизни дерево надколото,

Не плоды на нем, а головы.

У подножья кости бранные,

Черепа с кромешным хохотом;

Где же крылья ураганные,

Поединок с мечным грохотом?

На святыни пролетарские

Гнезда вить слетелись филины;

Орды книжные, татарские

Шестернею не осилены.

Кнут и кивер аракчеевский,

Как в былом, на троне буквенном.

Сон кольцовский, терем меевский

Утонули в море клюквенном.

Ваша кровь водой разбавлена

Из источника бумажного,

И змея не обезглавлена

Песней витязя отважного.

Мы — ржаные, толоконные,

Знаем Слово алатырное,

Чтобы крылья громобойные

Вас умчали во всемирное.

Там изба свирельным шоломом

Множит отзвуки павлинные...

Не глухим, бездушным оловом

Мир связать в снопы овинные,

Воск с медынью яблоновою, —

Адамант в словостроении,

И цвести над Русью новою

Будут гречневые гении.

<1918>

2

Твое прозвище — русский город,

Азбучно-славянский святой,

Почему же мозольный молот

Откликается в песне простой?

Или муза — котельный мастер,

С махорочной гарью губ?..

Заплутает железный Гастев,

Охотясь на лунный клуб.

Приведет его тропка к избушке

На куриной, заклятой пяте; —

Претят бунчуки и пушки

Великому сфинксу — красоте.

Поэзия, друг, не окурок,

Не Марат, разыгранный понаслышке.

Караван осетинских бурок

Не согреет муз в твоей книжке.

Там огонь подменен фальцовкой,

И созвучья — фабричным гудком,

По проселкам строчек с веревкой

Кружится смерть за певцом.

Убегай же, Кириллов, в Кириллов,

К Кириллу — азбучному святому,

Подслушать малиновок переливы,

Припасть к неоплаканному, родному.

И когда апрельской геранью

Расцветут твои глаза и блуза,

Под оконцем стукнет к заранью

Песнокудрая девушка-муза.

1918 или начало 1919

32

8Братья, сегодня наша малиновая свадьба —

Брак с Землей и с орлиной Волей!

Костоедой обглоданы церковь и усадьба,

Но ядрено и здраво мужицкое поле!

Не жалейте же семени для плода мирскова,

Разнежьте ядра и случкой китовьей

Порадуйте Бога — старого рыболова,

Чтоб закинул он уду в кипяток нашей крови!

Сладко Божью наживку чуять в заводях тела,

У крестца, под сосцами, в палящей мошонке:

Чаял Ветхий, что выловит Кострому да иконки,

Ан леса, как наяда, бурунами запела.

Принапружь, ветробрадый, судьбу-удилище!

Клёв удачен, на уде молот-рыба и кит.

На китовьей губе гаги-песни гнездилище,

И пята мирозданья — поддонный гранит.

Братья, слышите гулы, океанские храпы

(Подавился Монбланом земледержец Титан)!

Это выловлен мир — искрометные лапы,

Буйно-радостный львенок народов и стран!

Оглянитесь, не небо над нами, а грива,

Ядра львиные — солнце с луной!..

Восшумит баобабом карельская нива,

И взрастет тамарис над капустной грядой.

С Пустозерска пригонят стада бедуины,

Караванный привал узрят Кемь и Валдай,

И с железным Верхарном сказитель Рябинин

Воспоет пламенеющий ленинский рай.

Ленин, лев, лунный лён, лучезарье:

Буква «Люди», как сад, как очаг в декабре...

Есть чугунное в Пуде, вифанское в Марье,

Но Христово лишь в язве, в пробитом ребре.

Есть в истории рана всех слав величавей, —

Миллионами губ зацелованный плат...

Это было в Москве, в человечьей дубраве,

Где идей буреломы и слов листопад.

Это было в Москве... Недосказ и молчанье —

В океанах киты, погруженные в сон.

Ленин — Красный Олень, в новобрачном сказанье

Он пасется меж строк, пьет малиновый звон.