Сердце Скал

— Разумеется нет, — зло выплюнул Дик. — Его особняк сгорел дотла, это верно. Но, сжигая там Авнира, монсеньор обнаружил, что граф вывез из дома все вещи и мебель. Вот этот факт показался Совету куда более зловещим, чем какие-то там фанатичные проповеди! Братьев Ариго обвинили в измене и бросили в Багерлее. Граф, правда, клялся, что незадолго до Октавианской ночи он получил анонимное предупреждение и принял те меры предосторожности, какие мог, но кто стал бы ему верить! Уж точно не Дорак и не Алва.

Дикон снова уткнулся взглядом в серый валун. Робер вздохнул, понимая, что самое тяжелое ему еще предстоит выслушать.

— И из-за этого ты решил отравить Ворона? — осторожно спросил он.

Дик медленно поднял голову. Движение это вышло таким тягучим и тяжелым, словно голова его налилась весом камня, на который он только что смотрел.

— Нет, — с трудом выговорил он. — Тогда я еще надеялся… Я думал, что Алва хоть и покрывает Дорака, он все же не заодно с ним. Но через месяц… Через месяц эр Авг… то есть граф Штанцлер рассказал мне еще кое-что.

— Что именно? — выдохнул Робер: вот она, начинается самая мерзость!

— Он сказал, что епископ Оноре убит… Его преосвященство сумел выбраться из Талига, но почти сразу на границе на него напали. Дорак добрался-таки до него.

— Подожди, Дикон, — остановил юношу Робер. — Я понимаю твои чувства, но нужно быть справедливыми. Какая выгода Дораку от этого убийства да и от всей олларианской резни, если уж на то пошло?

— Я спросил у эра Августа то же самое, — ответил Дик прямо. — И эр Август показал мне список. Помните, Лига обвинила епископа Оноре в отравлении святой воды? И как графа Ариго и графа Энтрага посадили в Багерлее за то, что это они якобы устроили резню своим собственным единоверцам?.. Намерения Дорака очевидны. Он хочет запретить эсператизм в Талиге и насмерть затравить тех, кто предан Эсперадору и Агарису. Мой Надор, Робер, и ваша Старая Эпинэ! Вы знаете не хуже моего, что все Люди Чести и их вассалы исповедуют истинную веру. Так вот, Дорак уже составил список тех, кого он уничтожит этой осенью. Там названы ваш дед и ваша матушка… все Ариго, все Придды… мои вассалы Рокслеи, и Тристрамы, и Лоу… Но самой первой идет королева.

— Королева? — машинально повторил Робер, поражаясь масштабу лжи.

— Дорак хочет обвинить ее в супружеской неверности, — скривившись, словно надкусил лимон, пояснил Дикон. — Он готовит ее развод с королем. И… принц Карл, вероятно, будет объявлен ублюдком.

— Что за бред, Дикон? — с досадой воскликнул Иноходец. — Неужели ты сам в это веришь?

— Я не поверил бы, если бы не видел Октавианской ночи, — хмуро отозвался мальчишка. — Дорак готовит для Оллара другой брак, с наследницей Ургота.

— Это тебе тоже Штанцлер сказал? — поинтересовался Робер с прежней досадой. — Или это сам Дорак поделился с тобой своими тайными планами?

Ричард с вызовом вскинул глаза, словно хотел что-то сказать, но промолчал.

— Выбрось все это из головы, Дикон, — решительно произнес Робер, встряхиваясь всем телом, словно сбрасывая с себя груз чужих мерзостей. — Ты говоришь: Штанцлер показал тебе список? А откуда у него могла взяться подобная бумага? Разве Дорак имеет привычку разбрасывать такие вещи где ни попадя? А если Штанцлер тычет тебе ею в нос, значит, всё это бесстыжая брехня прожженного интригана!.. Чего он от тебя хотел?

— Чтобы я спас королеву, — мертвым голосом ответил Дикон. — Чтобы я спас всех. Он хотел, чтобы я отравил монсеньора.

— Мерзавец! — с чувством выругался Робер.

Ричард словно бы не услышал. Медленно, будто нехотя, он сунул руку в карман и извлек оттуда старинный золотой перстень с крупным красным камнем.

— Я должен вернуть вам вашу фамильную драгоценность, эр Робер. Я… не сумел ею воспользоваться.

Робер недоуменно взял протянутое ему кольцо. Оно было весьма своеобразным: тусклое старое золото подчеркивало густой, насыщенный цвет шерлы, украшающей печатку, и россыпи мелких камней – они обрамляли золотую молнию, змеившуюся в правом нижнем углу. Судя по всему, кольцо переделывали несколько десятилетий назад: по виду оно было древним, но гравированную молнию добавили сравнительно недавно. Робер никогда прежде не видел этой вещи.

— Что это? — спросил он, ничего не понимая. — Почему ты отдаешь это мне?

— Разве это не ваша фамильная драгоценность? — удивился Ричард, хотя пытливый взгляд, который он устремил Роберу в лицо, делал его удивление немного наигранным. — На нем ваш родовой знак.

— Ну, знаешь ли, не всякая вещь, на которой намалевана молния, принадлежит Эпинэ, — возразил Робер. — Тем более это кольцо. Посмотри сам: оно довольно старое – такие массивные кольца делали еще в начале круга – а гравировка совсем новая. В прежние времена в золото добавляли серебро, отчего оно слегка отдавало в зелень. Теперь не так. Видишь? Разница между старым и новым металлом просто бросается в глаза.

Дик, затаив дыхание, разглядывал перстень, который Робер повернул под наиболее удобным для осмотра углом: жирный желтый блеск гравировки был теперь хорошо заметен. Роберу почему-то показалось, что волосы на голове у Дикона зашевелились; но, разумеется, это был просто случайный порыв несильного ветра.

— Т-так эт-то… Т-так это… не перстень Эпинэ? — спросил мальчишка, почему-то заикаясь.

— Нет, конечно. Откуда это у тебя?

Ричард вздохнул и вдруг, решительно протянув руку вперед, нажал ногтем на золотую молнию. Повинуясь толчку его пальцев, оправа отошла в сторону, обнаружив прямо под главной шерлой крохотный тайничок. Теперь Роберу стало ясно, зачем понадобилось переделывать кольцо!

— Здесь был яд, — лаконично объяснил Дик.

Робер брезгливо сунул кольцо обратно Дикону. Он уже догадывался, что услышит дальше.

— Его дал мне эр Авг… граф Штанцлер, — упавшим голосом проговорил Окделл. — Он сказал, что получил его от вашего отца. Вместе с ядом.

— Он солгал, — спокойно ответил Робер. — Штанцлер хочет власти и готов любыми способами выгрызть ее у Дорака. Алва видит его насквозь, поэтому Штанцлер и одурачил тебя, чтобы устранить опасного врага твоими руками. Я же говорю тебе, Дикон: твой эр Август лжец и мерзавец! Ты мог бы сообразить и сам: мы, Эпинэ, иноходцы, а не гадюки. В нашем роду никогда не было отравителей.

Ричард побелел как мертвец, и Робер мысленно пнул себя за бестактность. Можно подумать, что маркиз Эр-При вел себя лучше юного герцога Окделла!

— Не мне тебя судить, Дикон, — продолжал Робер, стремясь как можно быстрее переменить тему. — Я тоже попался на удочку лжи, и куда это меня привело? Я пошел против Талига, против собственной страны – там, в Варасте. Я убивал тех, с кем рядом должен был сражаться!.. Что поделаешь, Дикон, — резюмировал он с философской покорностью. — Наши семьи оказались не на той стороне, а мы с тобой просто стали заложниками наших фамилий.

Ричард посмотрел на Иноходца потемневшими глазами.

— Не на той стороне? А какую сторону мы должны были выбрать, Робер? Может быть, мне стоило встать на сторону лигистов Авнира и пойти громить дома моих единоверцев? Или вы предпочитаете себе господ Колиньяров, которые грабят и насилуют Старую Эпинэ – между прочим, вашу родную провинцию?

Маркиз Эр-При отрицательно покачал головой, чтобы умерить закипающий гнев юноши, но ответил прежним рассудительным тоном:

— Мерзавцы есть на любой стороне, Дикон, но Алва хотя бы защищает Талиг.