Серебро в костях

Осознание пришло, как солнечный свет, пробивающийся сквозь облака.

— Ты знаешь, где это, — сказал Эмрис. — Не утруждайся лгать — это написано на твоём лице.

Я сжала губы, придавая своему выражению кислое выражение.

— Думаю, да.

Если Нэш что-то оставил, то, скорее всего, в том самом месте, куда меня тянуло вчера. Я провела там часы, глядя на море, как вдова моряка. Меня тянуло туда так сильно, что я не могла списать это на яд или галлюцинацию.

Избегая камер наблюдения, мы перелезли через ограду, защищающую руины. Вместо того чтобы пройтись по более заметному и безопасному современному мосту, мы выбрали старый, более опасный мост, а затем взобрались по спиральным лестницам к внутреннему двору. Запах ветра был чистым, солёным и свежим, но его сырость проникала сквозь мой фланелевый плащ, сквозь кожу и мышцы, прямо до костей.

Северные ворота внутреннего двора представляли собой сланцевую стену с арочным проходом, который теперь служил лишь рамкой для вида на море. Это было поразительное зрелище, безусловно, но именно руины большого зала заставили меня затаить дыхание.

Трепет охватил меня, начиная с кончиков пальцев ног, быстро распространяясь по спине, захватывая сердце. Впервые Тинтагель приподнял унылую маску разрухи и открыл мне своё древнее, скрытое лицо.

С помощью Ясновидения оставшиеся стены сооружения внезапно засияли радужными цветами. Чем дольше я смотрела, тем чётче становились зачарованные фрески. Хотя интенсивность красок выцвела, как краска на солнце, я всё же могла различить сцены с драконами, безымянными богами и густыми лесами.

Чуть правее от входа серебристая тропа тянулась через край утёса к морю; было невозможно определить, где она заканчивалась или можно ли пройти по ней до самого горизонта.

Моё восхищение резко контрастировало с равнодушием Эмриса. Он видел это всё и, вероятно, даже более впечатляющие зрелища раньше. Я пыталась не завидовать, наблюдая, как он обходит руины.

Мы направились к арочному проходу в стене. Я присела, разглядывая сланцевые плиты, установленные в основании.

— Нож, пожалуйста, — сказала я, протянув руку за спину.

Он передал его, кивнув на плиту слева от арки, которая была слегка приподнята над другими.

— Эта, кажется, немного сдвинута, правда?

— Это, наверное, просто от шторма, — сказала я, снимая сумки.

— Ты можешь иметь надежду, знаешь ли, — ответил он. — Это тебя не убьёт.

Нет, не убьёт. Но, как все хорошие мучители, надежда продлевает твоё страдание, медленно поднимая твои ожидания, чтобы потом неизбежный обвал разочарования был вдвое болезненнее.

— Следи за мостом и другой стороной руин. Гиды скоро прибудут, чтобы открыть место, — сказала я. — И смотри за той, что с короткими волнистыми светлыми волосами — она шустрая, как лиса, и злая, как оса.

Он поднял бровь.

— Она твоя родственница?

Я злобно взглянула на него и вернулась к работе, разрезая затвердевшую землю между плитами.

— Это действительно идиотская идея, да? — пробормотала я.

— Какие идеи не идиотские, пока не доказано их правильность?

Реплика замерла на моих губах. Камень легко поддался и отделился от земли и цемента.

Я была не первой, кто его вскрывал.

— О, боже… — прошептала я. Моё сердце остановилось, а затем снова забилось с удвоенной силой.

Внутри небольшого, неестественно вырытого отверстия в твёрдой земле лежал маленький кожаный свёрток, обёрнутый детским дождевиком в клетку — моим старым дождевиком, чтобы защитить от дождя.

Эмрис упал на колени рядом, его глаза расширились, когда я высыпала содержимое кожаного мешочка на землю, между нами, позволяя им упасть на влажные камни.

Листок бумаги и серебряная монета, почти чёрная от налёта… нет, от засохшей крови. Сердце застучало в ушах, всё тело напряглось, как тетива. Я перевернула монету, проведя по ней большим пальцем.

На обратной стороне была надпись. Слова шли по краю, и буквы напоминали сигилы. Я не могла понять, было ли это галлюцинацией или действием Ясновидения, потому что те самые знаки начали дрожать и менять форму, складываясь в буквы, а затем — в слова, которые я узнавала.

— Я — мечта мёртвых, — прошептала я.

— Что к черту это значит? — взорвался Эмрис.

Я потянулась к листку пергамента, упавшему из мешочка, осторожно подняла его с земли. Учитывая состояние места, где это всё пролежало семь лет, и острый, как паутина, почерк Нэша, короткая записка поразила меня своей ясностью и лаконичностью.

Кольцо завоюет её сердце. Не следуйте. Я вернусь, когда всё будет кончено. Если не вернусь, закопайте эту монету с пеплом и костью.

Почерк был столь официальным для Нэша, что я на мгновение застыла, пытаясь осознать смысл написанного.

— Её сердце? — Эмрис закатил глаза. — Неужели твой опекун проделал всё это, чтобы добиться расположения какой-то дамочки?

— Ты говоришь так, потому что никогда не видел, как его пощёчиной награждают женщины в каждом заведении Опустошителей, куда мы заходили.

Я снова подняла монету, вглядываясь в неё.

— Не следуйте, — повторила я. — Вау… исчезновение и этот хитроумный тайник, который я видела всего один раз, — Нэш сильно переоценил мою способность понимать такие намёки.

Это так типично для него — Нэш, живущий в иной плоскости реальности, чем мы, всегда создавал великие приключения, загадку, историю вокруг себя, дирижируя каждой деталью так, как ему хотелось. Если судьба не давала ему достаточно важной роли, он переписывал сценарий.

Не следуйте. Волна злости растеклась по крови, глаза щипало, но это был лишь холодный ветер, врывающийся в лицо. Только он.

Этот подлец рассчитывал, что я найду записку достаточно быстро, чтобы догнать его. Выслеживание было одним из немногих навыков, которым он действительно нас обучил, и он, очевидно, предполагал, что моя память будет единственной подсказкой, которая мне понадобится. Но он сделал из этого слишком сложную игру. Почему просто не оставить кожаный мешочек в палатке с нами? Почему так верить, что десятилетняя девочка будет думать о чём-то, кроме того, как спасти жизнь своего брата?

И всё это ради какой-то безымянной женщины. Завоюет её сердце? Он что, теперь поэт? Её сердце…

Все мысли растаяли, осталась одна.

Её сердце. Не чьё-то там, а именно её сердце. Богини.

— Ты что-то поняла, — сказал Эмрис. — Не ври, твоё выражение лица говорит за тебя.

Неожиданно подул сильный ветер, вырывая записку и подбрасывая её высоко в воздух. Я ахнула, пытаясь поймать её, но она уже уносилась к морю, взмывая ввысь, как бледная птица, прямо к волнам.