Серебром и солнцем
Шрифт:
Больше он не приходил к ней. Только издали любовался ею, ночами охраняя её дом и её сон. А Лелия уже не могла обрести при свете Солнца ни любви, ни покоя. Она грезила встречами с Эрвином. Она была слишком юна, чтобы различать сны и явь! Каждый вечер она молилась, чтобы вернулся её любимый сон, и возлюбленный приходил к ней. Они держались за руки, она улыбалась ему… а на самом деле темноте и пустоте своей комнаты, ведь это был лишь сон, обман.
Она начала болеть, таять, всё больше времени проводя во снах и всё меньше в жизни. Родители приглашали докторов, а те лишь обескуражено разводили руками и советовали поспешить с замужеством. Но однажды «Эрвин» вновь пригласил Лелию
Она упала с самой высокой башни замка и разбилась насмерть. Настоящий Эрвин не успел подхватить её! Он в это время по приказу владыки сражался со служителями ордена, в те далёкие времена опутывавшими Карду своими сетями. Когда он пришёл к её дому, родители уже погребли тело Лелии в склепе. Он нашёл свою возлюбленную мёртвой, твёрдой и холодной как камень.
В тёмной зале горели свечи, она лежала на каменном ложе, усыпанном яркими цветами. Лицо её было закрыто вуалью: она сильно разбила его при падении, но Эрвин откинул вуаль, не испугавшись, не отвратившись, поцеловал её истерзанные разбитые губы, а потом закричал, отрицая её смерть, споря со Смертью: «Она жива! Она будет моей!» Должно быть, он плохо видел от слёз, ведь Лелия была мертва, давно мертва.
Но он поделился с покойницей бессмертием, и девушка очнулась, открыла глаза, приподнялась. Ненужная вуаль, рассыпав цветы, легла на каменный пол, и слёзы Эрвина высохли: Лелия вновь была прекрасна, юна, весела; она улыбалась, протягивая к нему руки.
Теперь они могли быть вместе всегда: и ночи, и дни. Эрвин забрал Лелию к себе, поселил в лучшей комнате своего дома. У неё появился собственный новенький гроб из светлого дерева. Ночами Лелия была послушна и весела, лицо её светилось в лунном свете, и радостная улыбка не сходила с него, она вновь не смотрела вокруг – только на него. «Ты забыла Солнце?» - спрашивал Эрвин, ревновавший её к вечному источнику света. «Да, - отвечала Лелия.
– Я люблю тебя». Днём же, когда Эрвин крепко спал, она, бессонная, вертелась в своём гробу. Она не знала Солнце, но помнила, что мертва, давно мертва. Она выла в тоске и сдирала в кровь пальцы, царапая изнутри свой новенький красивый гроб…»
Дальше Винсент не смог читать. Страшные, сумасшедшие догадки закрутились в голове: может быть, весь год он провёл во сне не потому, что новая реальность carere morte вызывала в нём ужас – лишь потому, что хозяйка велела кукле отдыхать? Если б вампирша пожелала, чтобы он помогал ей в бессмысленных поисках, Винсент носился бы сейчас по Доне и вовсе не догадывался, что его водит чужая воля. А их единственный за год разговор? «Ненавижу», «Убирайся»… - От себя он сказал это, или Мира, мучающаяся от вины, говорила со своим отражением, как Эрвин – со своим? Хватит! Винсент закрыл книгу, убрал её на место и постарался забыть. На следующий день он занялся разбором старых этюдов и даже сумел увлечься этим всерьёз, хотя перед приходом тётушки создавал лишь видимость занятия. В начале лета он робко попробовал рисовать снова. Новые его картины были тёмными: ночь, только ночь.
Он так и не придумал, чем можно проверить свои страшные догадки и постепенно оставил все размышления об этом. Даже если он узнает истину, что это изменит в его судьбе? Проклятие, что даёт ему возможность ходить среди живых, всё равно принадлежит не ему. И в жизнь он не вернётся, пусть даже безумная Вако перевернёт весь свет.
Адора Рете явилась к нему неожиданно, без каких-либо извещений, в первый день зимы.
Винсент дежурно осведомился о Мире и узнал, что вампирша ведёт себя удовлетворительно и даже сумела подружиться с некоторыми охотниками. Он попытался
представить последнее и засмеялся. Рете вздрогнула от его смеха.– Адора, вы, наверное, подумали: как я могу веселиться после всего, что произошло, - заметил он, успокоившись.
Старой охотнице было не по себе в мрачном доме Вако. Всё время, пока Винсент встречал её, провожал в гостиную, она держала одну и ту же дистанцию – пять шагов. К молодому хозяину особняка прежде такая милая Рете испытывала лишь неприязнь.
«Все в ордене смотрят на меня, как на чудовище. Как прежде смотрели на меня жители Карды… Неужели так будет всегда?»
Он сам усмехнулся этому вопросу. Всё же случившееся с ним слишком странно! Его никак не уложить в привычные рамки.
– Ты видишь меня насквозь, carere morte, - сказала Рете. – Нет смысла скрывать, как ты мне отвратителен. Прости! – выдавила она и совсем опустила голову, скрыв лицо в тени шляпки.
– Я понимаю. Наверное, сложно говорить с человеком, не зная точно, с ним ли ты говоришь или с жалкой, лишённой души, тенью. И зачем Латэ отправил вас, не приехал сам?
Порыв ветра потушил все свечи: отвыкший от человеческого бытия, Винсент забыл закрыть окно гостиной. Он торопливо извинился и закрыл створки.
– Латэ, как всегда, очень занят в Доне, - сказала герцогиня, когда он обернулся к ней. – Я не от него. Недавно Морено рассказал мне об одном интересном опыте.
– Он связан с куклами и их хозяевами? Мне можно помочь?
– Да. Винсент, мне всё-таки нужен свет.
Вампир извинился ещё раз и принёс сверху зажжённую лампаду.
– В Карде считают, что Алан Вако возвратился в дом отца. Ты сам решил называться здесь этим именем?
– Это получилось случайно. Мы похожи внешне. Здесь до сих пор помнят и того вампира, и меня, но смерть Алана в Карде только слухи, моя – свершившийся факт. Я не препятствую. Латэ дал понять: не нужно афишировать, что Винсент Линтер ещё существует. То есть, если он ещё существует…
Он ждал её слов, но Рете подавлено молчала.
– Простите. Моё веселье, конечно, совершенно неуместно и выглядит крайне глупо, - Винсент снова не удержался от короткого смешка. – Но я совершенно не представляю, в каком тоне мне следует говорить о сложившейся ситуации.
– Ты хотел бы прекратить это?
– Прекратить…
– Разорвать связь с проклятием Миры, - поправилась Рете. – Пожалуйста, отвечай вдумчиво.
Винсент коснулся стекла лампады, согревая ледяные кончики пальцев.
– Я бы очень хотел прекратить эту противоестественную драму, но я не могу, - холодно, как-то брезгливо сказал он. – Морено объяснил мне ещё в первые дни. Куклу не уничтожить ритуалом: кукловод просто покинет её на мгновение, а потом возвратится. Даже, если отрубить кукле голову, разорвать тело в клочья, воля хозяина останется в каждой частице. Морено говорил, куклу можно сжечь солнцем или растворить в воде Источника, но это долгий процесс, причиняющий невыносимые муки кукловоду. Я не могу так поступить с Мирой.
– Теперь я вижу: ты – это ты, - Рете улыбнулась и в первый раз за вечер взглянула на него. – Я утешу: есть безболезненный для хозяйки способ. Очень простой.
– Способ, о котором не знает Морено?
– Латэ скрыл его от тебя. Морено провёл один опыт в первые дни после твоего обращения. Ты помнишь первую куклу Миры?
– Да. Хотя был бы рад это забыть...
– Мира когда-либо упоминала о ней?
– Нет. По-моему, она сама о ней забыла.
– Потому что Морено удалось разорвать их связь. Он ввёл в сердце куклы воду из Источника, и вода сожгла проклятие Миры в её крови. Посмотри!