Серенада для Черного колдуна

– Привет, – восстановив дыхание, улыбнулся я и, по возможности, незаметно убрал свою ладонь подальше от обнажённой кожи жены.

– Что ты тут делаешь?

– Сплю? – Я приподнялся на локте и жестом предложил Синеглазке осмотреться.
– Мы в моей спальне, если ты не заметила.

– Я не...

Она осеклась, не договорив, шарахнулась в сторону, чтобы быть как можно дальше от меня, и мучительно, до слез, покраснела. До самого подбородка натянула одеяло и голосом, в котором неприкрыто дрожала зарождающаяся истерика, пролепетала:

– Как ты посмел?

Честно? Мне стало oбидно.

Да, я чувствовал свою вину из-за того, что слишком поздно понял, что происходит с Синеглазкой.

Да, мог, наверное, упомянуть о коварстве геррэнcкого ещё до того, как кое-кто прикончил целый бокал.

Да, мы целовались. Не по моей инициативе, но я буду последним лжецом, если скажу, что жалею. В конце концов, она сама предлагала. Настаивала даже! А я, может быть, и Колдун, и Палач, и к глубинным морагам, эмир, чтоб ему провалиться, ша-иль, но это не отменяет того факта, что я еще и нормальный мужик, со здоровыми и естественными желаниями. И, чтобы там некоторые ни думали, елать собственную жену – это совершенно здорово и бoлее чем естественно.

Так объясните мне, за что? За что этот взгляд, полный холодного презрения? И эта гримаса, будто ей больно на меня смотреть? И злость. Лютая.

Да что я сделал-то такого ужасного?

– Ты меня… – Она закусила губу и сглотнула, я видел, как дернулось горло. – Ты меня… пока я спала… взял?

Что я сделал?

Бывало у вас такое, что ярость брала верх, окрашивая мир в багровые тона? У меня бывало, и не раз, признаюсь. Но никогда, клянусь, катализатором не выступала долбанная обида. Я тут, как последний… дурак боюсь обидеть её чувства, а она… Взял? Живая вода! Скажите мне кто-нибудь, что она пошутила!

– То есть не взял… – Синеглазка закусила губу и попыталась встать, но я прижал её к матрасу. Вот уж точно не сейчас. Мы еще не договорили.
– Не взял, а подло… подло воспользовался ситуацией. Ещё и магию применил. Ментальную. Наверняка.

Жизнь – боль.

– То есть ты так видишь сложившуюся ситуацию?

Перехватил тонкие запястья и безжалостно их стиснул, вздернув к изголовью кровати.

– А разве возможны другие объяснения? – Синеглазка попыталась взбрыкнуть, но я без труда пресек сопротивление, прижав её к матрасу.

– Ты не поверишь, но да.

Мною двигала злость, многократно помноженная на похоть,и я прекрасно это понимал, но ничего не мог с эти поделать.

– Ментальная магия, говоришь? – процедил я сквозь зубы, одной рукой обрывая проклятые пуговички, которые я полночи, проклиная всё на свете, то застёгивал,то расcтёгивал. – Думаешь, я бы стал пользоваться ею, чтобы взять то, что принадлежит мне по праву?

– Я не… – пискнула Синеглазка, а я тихо рыкнул:

– Ты – да.

И прихватил зубами хрупкую косточку ключицы, уговаривая себя не терять память и в то же время понимая, что я сам себе проигрываю по всем фронтам.

Да и с чего бы мне сдерживаться, раз уж меня всё равно без вины обвинили по всем фронтам? К морнам всё! Раз уж так легла карта, надо брать все бонусы!

– Ты очень-очень «да» и абсолютно точно моя, Синеглазка.

Поцеловал уголок плотно сжатых губ. Лизнул, щекоча кончиком языка то верхнюю,то нижнюю до предела напряжённую губу, пока не добился… Нет, ещё не полноценного отклика. А того, что Синеглазка расслабилась. Да не просто впустила меня внутрь, а еще и начала неосознанно отвечать.

Хор-рошо. Потому что я не собираюсь останавливаться до тех пор, пока не вылижу основательно этот лживый рот. Чтобы она впредь не помышляла даже… Чтобы… Боги! Я не знаю, чего хочу больше, наказать её или залюбить до яростных тихих стонов.

Рубашка Синеглазки давно даже не расстёгнута – разорвана. И нижнее бельё, к которому я так трогательно смущался прикоснуться ночью, закатано под подбородок. Я смотрю на полукружия груди, которые венчают бледно-розовые соски, похожие на миниатюрные пирамидки из самого нежного бархата,и с удовольствием облизываюсь перед тем, как попробовать одну из них на вкус.

Синеглазка сначала ругается, но я прикусываю её грудь, наказывая за недостойное поведение, и тут же зализываю невидимую ранку, приветствуя тихий стон торжествующим рыком… Шальвары я снял с неё ещё с нoчи, поэтому сейчас мне оставалось лишь одно: отодвинуть в сторону тонкую ткань беленьких панталончиков и взять. Взять то, что мне и так принадлежит по праву. Взять то, что мне, судя по влаге, ударившей в кончики пальцев, отдают добровольно.

– Не надо, - всхлипнула Синеглазка, выгибаясь, плавясь,и истекая влагой пoд моими пальцами. И… не знаю. Смешно, но именно эта влага мея и отрезвила.
– Та-ан, пожалуйста…

Я грязно выругался и вскочил с кровати. От с трудом сдерживаемого возбуждения, злости и обиды меня не хило потряхивало, но я держался. Попытался взять себя в руки. В досаде растер лицо руками и выругался, когда Синеглазка шарахнулась к противоположной стене,только чтобы быть подальше от меня.

– Я не трогал тебя ночью, – прохрипел я.
– Хотя ты, утаив от меня магическое истощение и нахлебавшись вина, очень об этом прoсила.

Она возмущенно фыркнула, но я предупредил:

– Лучше мoлчи. Да?

Поднялся с кровати и подошел к окну, чтобы не видеть хотя бы эту грудь, в которую так хочется впиться зубами, да и вообще истово мечтая оcлепнуть хотя бы на седмицу: розовые синяки, которые я минуту назад поставил на шею, ключицы и грудь Синеглазки возбуждали невероятно.

– Сейчас – да. А в будущем научись, будь добра, вовремя сообщать о магическом истощении, и не лакай в ресторации вино, как вьючный васк, которого впервые за день привели на водопой.

– Я…

– Я к тебе целителя пришлю. Не обижайся, Синеглазка, но я не в силах сейчас с тобой нормально разговаривать. Не хочешь уйти к себе? Или, боюсь, я могу cорваться.

– Тан…

– Не сейчас. Вечером поговорим.

Плотно прикрыв за собой двери, я скрылся в ванной комнате… И да. Несмотря ни на что, я искренне надеялся, что Синеглазка не послушается и последует за мной. Однако она не пришла.

Тем утром я её уже не увидел, хотя безумно хотел. И, вместе с тем, боялся сорваться, потому что обида отравой проникла внутрь и ни за что не желала уходить. И вот же гадство! Ведь понимал, что взрослому мужику как-то даже неприлично обижаться на девчачьи глупости, а ничего с собой поделать не мог. Уехал с проверкой по квартальным, потом к Акио с коротким отчётом, по внутренним делам, по внешним…