Сергей Рахманинов. Воспоминания современников. Всю музыку он слышал насквозь…
Шрифт:
Московская консерватория в то время была в полном расцвете. Среди недавно окончивших ее были талантливые музыканты: Зилоти, Брандуков, Корещенко. Однокашниками Рахманинова были Скрябин, Левин, Печников, Максимов и другие. Вполне естественным было то соревнование, которое происходило между учениками (ученики устраивали конкурс между Рахманиновым и Левиным), понятно также желание профессоров получить в свой класс лучших учеников и доля зависти, развивавшаяся среди профессуры. Это последнее привело скоро к разрыву отношений между Сафоновым и Зилоти. Делая громадные успехи и по классу фортепиано, и по специальной теории, Рахманинов с каждым годом все ярче выделялся среди учеников. Он оставался, однако, отличным товарищем и охотно помогал, когда мог, более слабым ученикам. Учение его шло легко, и, кроме того, за его занятиями строго следил Зверев. Правда, он нередко делал Рахманинову поблажки по сравнению с двумя другими воспитанниками (Максимовым и Пресманом), которым спуску не давал. Но однажды зимой 1889 года Зверев не сдержался, и между стариком воспитателем и молодым шестнадцатилетним воспитанником
Все попытки примирения, предпринятые частью родственниками, частью самим Рахманиновым, который несколько раз пытался увидеть Зверева и извиниться перед ним, не привели ни к чему. Зверев упорно отказывался от свидания с ним. На семейном совете, устроенном в доме Сатиных сестрами отца Сергея Васильевича и А.И. Зилоти, В.А. Сатина была единственная, которая пожалела юного Рахманинова и не допустила, чтобы сын ее брата из-за ссоры со Зверевым, крутой нрав которого был известен всей Москве, остался без пристанища и без копейки, один в Москве. Вопреки желанию других, она настояла на том, что ему надо помочь, и предложила ему переехать к ней в Левшинский переулок на Пречистенке. Здесь его поместили в отдельной комнате, где он мог бы без стеснения продолжать свои занятия; и Рахманинов, всего раза два за все четыре года своей жизни у Зверева бывший в гостях у Сатиных и почти не знавший их, сделался скоро членом этой семьи. Старший сын В.А. Сатиной был одних лет с Сергеем Васильевичем, остальным детям было двенадцать, десять и восемь лет. Автору этих записок, в то время десятилетней девочке, отлично запомнилось утро, когда происходило совещание о Сергее Васильевиче. В доме происходили какие-то таинственные разговоры, кто-то приходил в неурочное время, двери кабинета, где собирались родственники, были закрыты, и наша мать, услав нас, двух младших детей, подальше от кабинета, велела нам разматывать большие клубки шерсти, добавив, что к нам сейчас придет двоюродный брат Сережа и чтобы мы были с ним добрые и нежные, потому что у него большие неприятности. Мы были в недоумении, что делать, но пришедший скоро Сережа сам помог положению, предложив нам свою помощь в разматывании шерсти. Через короткое время мы почувствовали себя на равной ноге с ним и быстро подружились. И тогда, и потом, в течение всей его жизни, он удивительно быстро завоевывал доверие к себе детей всех возрастов. Этой же чертой обладал и его отец. Вероятно, это происходило оттого, что оба, и отец и сын, любили детей как-то особенно нежно.
Перейдя весной на следующий курс, Сергей Васильевич провел лето с Сатиными в их имении Ивановке, Тамбовской губернии. Осенью, вернувшись с ними в Москву, он продолжал свои занятия в консерватории. Хотя до окончания консерватории Рахманинову оставалось еще два года, зима 1890/91 года по классу фортепиано оказалась для него последней.
Зилоти, поссорившись с директором консерватории, Сафоновым, внезапно ушел из консерватории, а Рахманинов, не желая за год до окончания переходить к другому профессору, пришел к мысли завершить учение по классу фортепиано в ту же весну. Совет консерватории, принимая во внимание его исключительные способности, разрешил ему этот выпускной экзамен по фортепиано, назначив ему, за отсутствием профессора, программу для экзамена (Соната ор. 53 Бетховена и Соната b-moll ор. 35 Шопена). Таким образом, восемнадцатилетний Рахманинов весной 1891 года блестяще оканчивает консерваторию по классу фортепиано и получает диплом как пианист.
Очень плодотворной была эта зима 1890/91 года и по композиции. Начав занятия по свободному сочинению у Аренского, Рахманинов сочиняет свой Первый фортепианный концерт [196] и исполняет его первую часть еще в бытность учеником консерватории; дирижером в ученическом концерте был Сафонов, который аккомпанировал Рахманинову первую часть этого концерта.
Кроме Первого концерта, Рахманинов заканчивает Трио для фортепиано, скрипки и виолончели. Первая часть трио была исполнена в январе 1892 года в концерте Рахманинова. Это трио до смерти Рахманинова оставалось ненапечатанным.
196
Концерт для фортепиано с оркестром fis-moll op. 1, изданный Гутхейлем через два года после его написания в виде переложения для двух фортепиано, посвящен А.И. Зилоти. В новой редакции (1917 года) он был издан Государственным музыкальным издательством в 1920 году и неоднократно исполнялся автором в Америке (имеются пластинки компании «Виктор»).
Проведя по окончании экзаменов лето в Ивановке, Рахманинов осенью, перед возвращением в консерваторию, проехал в Знаменское к бабушке Варваре Васильевне Рахманиновой. Последствия этой поездки были катастрофичны. Выкупавшись осенью в реке Матыр, Сергей Васильевич вскоре заболел. Вернувшись в Москву и поселившись вместе со своим консерваторским товарищем М.А. Слоновым, он сначала кое-как перемогался, но вскоре слег окончательно. А.И. Зилоти, узнав о его болезни, поднял тревогу, привез к нему хорошего доктора, который определил не малярию, как думали окружающие, а воспаление мозга. Все же, по всей вероятности, Рахманинов был болен перемежающейся лихорадкой. Так неоднократно говорили лечившие его потом врачи. Как бы то ни было, Рахманинов пролежал в постели полтора месяца.
Крепкий организм преодолел болезнь, но, выздоровев, Рахманинов был предоставлен самому себе и, не имея надлежащего ухода,
вместо продолжительного отдыха, который советовал доктор, начал усиленно заниматься и сочинять, чтобы нагнать пропущенные занятия в консерватории и не терять года. По неоднократному свидетельству Сергея Васильевича, последствия болезни сказались в том, что он утратил частью ту необычайную легкость к сочинению, которая была ему до тех пор свойственна.Оправившись окончательно от болезни только к Рождеству, Сергей Васильевич в конце зимы переехал на квартиру к своему отцу, который временно поселился в Москве около Петровского парка. Этой же зимой Сергей Васильевич дал с громадным успехом свой первый концерт в зале Вострякова. В концерте он исполнил, между прочим, первую часть упомянутого выше трио.
В марте 1892 года, за месяц до выпускного экзамена, ученикам была объявлена тема, выбранная для оканчивающих в этом году учеников по классу композиции (С.В. Рахманинов, Л.Э. Конюс и Н.С. Морозов). Им предложили сочинить одноактную оперу «Алеко» на либретто, составленное Вл. И. Немировичем-Данченко по поэме Пушкина «Цыганы». Возбуждение и радость, охватившие молодого композитора, были огромны. Ему неудержимо захотелось тут же, безотлагательно приступить к работе. Он помчался домой, но здесь его ждал жестокий удар. У отца Сергея Васильевича, где он жил, в это время были гости, и о сочинении нечего было и думать. Это препятствие так подействовало на композитора, что он, бросившись на свою постель, заплакал. Нечего и говорить, что отец, узнав, в чем дело, тут же выпроводил своих гостей, и Сергей Васильевич мог немедленно приступить к работе. Быстрота, с которой была написана опера, поразительна. Она была закончена в семнадцать дней – музыки в ней на час исполнения. Ко времени подачи ее в экзаменационную комиссию партитура оперы была тщательно переписана и даже переплетена (в темно-малиновый переплет с золотым тиснением). Об этом стоит упомянуть, так как обычно экзаменационные работы представлялись в неоконченном виде.
Слухи о таком быстром окончании работы, конечно, проникли в музыкальные круги Москвы. Экзамен ожидался многими с громадным нетерпением. Никто, вероятно, не сомневался в том, что опера будет одобрена комиссией, но блестящая оценка ее превзошла, кажется, все ожидания. Прослушав оперу, исполненную Сергеем Васильевичем на фортепиано, и познакомившись с партитурой, члены комиссии во главе с Аренским, Танеевым и Альтани (дирижер оперы в Большом театре) тут же горячо поздравили Сергея Васильевича с блестящим окончанием консерватории, а совет консерватории присудил ему Большую золотую медаль. Со времени учреждения консерватории такая награда по классу композиции присуждалась только третий раз (до Сергея Васильевича ее получили Танеев и Корещенко). Но едва ли не самым радостным событием этого дня для Сергея Васильевича было его полное примирение со Зверевым, который после экзамена подошел к нему и, обняв и поцеловав его, снял с себя золотые часы и подарил их Сергею Васильевичу в знак примирения. С часами этими Рахманинов не расставался до конца жизни и всегда носил их. Только когда у него не хватало денег на жизнь, он временами закладывал их, но при первой же получке денег немедленно выкупал эти часы. Отношения Сергея Васильевича и Зверева до самой смерти последнего оставались хорошими.
Кроме большого морального удовлетворения, полученного молодым композитором, скоро сказались еще и хорошие практические результаты. Рахманиновым заинтересовались руководители Большого театра. Оперу «Алеко» решено было поставить в следующем сезоне на сцене этого театра, а известный издатель Гутхейль обратился к Звереву (а не к Рахманинову, вероятно, из-за его «малолетства») с предложением купить оперу. Зверев направил его для переговоров к Рахманинову, а последний, не имея ни малейшего представления о такого рода «сделках», обратился за советом к П.И. Чайковскому. Такое из ряда вон выходящее в те времена предложение со стороны издателя удивило и обрадовало Чайковского. Он посоветовал композитору взять за оперу столько, сколько предложит ему сам Гутхейль, и, улыбаясь, добавил: «В какие счастливые времена вы живете, Сережа, не так, как мы. Мы искали издателей и отдавали им даром свои сочинения». В результате переговоров с Гутхейлем Рахманинов получил пятьсот рублей за оперу «Алеко», к которой добавил две виолончельные пьесы (Прелюдия и Восточный танец) ор. 2 и Шесть романсов ор. 4. Сумма эта в то время казалась Сергею Васильевичу громадной, и он чувствовал себя почти Крезом.
Окончив в мае консерваторию и получив звание свободного художника, Рахманинов провел лето в Костромской губернии у И. Коновалова. Он был приглашен Коноваловым преподавателем фортепиано к его сыну, Ал. Коновалову. Кроме фортепиано, Коновалов учился одновременно игре на скрипке у профессора консерватории Гржимали.
Вернувшись осенью в Москву, Рахманинов поселился в семье Ю.С. Сахновского.
К 1890/91 году относится первое публичное исполнение оркестровых вещей Рахманинова, в сезоне 1891/92 года Сафонов исполнил Интермеццо, а в 1892/93 году – танцы из оперы «Алеко».
Весной 1893 года в Большом театре состоялась премьера всей оперы «Алеко». Интерес к этому спектаклю был большой. Чайковский, Зверев и другие музыканты ходили на репетиции. Тщательно разученная опера шла под управлением Альтани, а роли исполняли: Дейша-Сионицкая (Земфира), Корсов (Алеко), Клементьев (молодой цыган) и Власов (старик, отец Земфиры). И у публики, и у прессы опера имела большой успех. Арии Земфиры, молодого цыгана, танцы бисировались. На первом представлении в одной из лож сидела старая бабушка Сергея Васильевича – Варвара Васильевна Рахманинова, которую все поздравляли и которая очень гордилась своим внуком. Об успехе оперы можно судить и по тому факту, что Рахманинов получил приглашение из Киева дирижировать своей оперой осенью того же года.