Север и Юг. Великая сага. Компиляция. Книги 1-3

Взревел ветер. Бент шагнул в сторону от поручней, но дождь его догнал.

– Как скоро мы отчалим? – крикнул он.

– Через полчаса, сэр.

Полчаса… Черт! Продержится ли он?

– Шторм нас не задержит?

– Мы отправляется к дельте Миссисипи и далее в залив строго по расписанию, сэр.

– Отлично. Великолепно.

Ветер унес его слова. Бент схватился за поручни, поскользнулся и едва не упал, выругавшись с досады. Стюард бросился к нему:

– Вы не ушиблись, мистер Бентон?

– Нет, спасибо. – Стюард все не уходил, но Бент не хотел излишнего внимания. – Все прекрасно! – добавил он, и стюард наконец растворился в темноте.

Ему пришлось вцепиться в скользкие поручни обеими руками, чтобы тащить свое усталое тело вверх по трапу, к безопасному убежищу своей каюты. Что у него осталось? Ничего, кроме портрета, ненависти и твердой убежденности в том, что врагам его не уничтожить.

«Нет! – сказал он себе, и его глаза сверкнули, как мокрые камни, в свете полыхнувшей молнии. – Ни за что!» Он выживет назло всем и сам их уничтожит. Он найдет способ.

Еще не окрепший после болезни, Билли снова спустился к реке. Под защитой мушкетов и артиллерии он помогал демонтировать мост, который сам же и строил. Чувствовал он себя при этом чуть ли не вандалом. Напрасно он повторял себе, что нельзя воспринимать поражения на войне так близко к сердцу, – он ничего не мог с собой поделать.

Понтонный обоз исчез в зимней тьме. Снова сидя в лагере возле Фалмута, Билли очень хотел написать письмо жене, но не решился и вместо этого, как всегда, обратился к ней в своем дневнике:

Сегодня вечером опять жуткий холод. Кто-то напевает «Дом, милый дом», припев звучит довольно печально и на удивление зловеще, если учесть наше положение и место, где мы находимся. За одну только эту неделю наши вспомогательные полки потеряли десятки человек, которые просто дезертировали. То же самое происходит во всей армии. Люди в унынии пробираются домой. Даже Лайдж Ф. теперь молится тайком и реже цитирует Писание. Понимает, как фальшиво звучат все его проповеди и обещания. Ходят слухи, что Бернсайду конец. Все гадают, кем его заменят. Самые злые говорят примерно так: «Не теряйте надежды, парни! В Вашингтоне еще ждут не дождутся десятки таких же тупых генералов». А потом начинают придумывать издевательские названия для разных дисциплин, которые офицеры якобы изучают в Вест-Пойнте. «Принципы головотяпства», «Фундаментальные основы безрассудства» и так далее. Это слишком горькая пилюля, чтобы проглотить ее без возражений. Наш лагерь находится в таком мрачном и далеком месте, что мне кажется, с таким же успехом мы могли бы разбить палатки на краю вселенной; особенно это чувствуется с приближением Рождества. Стоит посмотреть вокруг, и взгляд упирается в нерушимую картину неразберихи и алчности. Моим людям не платили уже шесть месяцев. В Новом Орлеане, если верить случайно дошедшей до нас через реку ричмондской газете, кофе уходит на юг, табак – на север, а генерал Батлер со своим братцем хлопочут над тем, чтобы наворовать побольше хлопка для своей личной выгоды. Генерал Грант занят тем, что изгоняет из своего департамента иудеев, обвиняя всю эту нацию в спекуляции и нарушении закона. Клика сенаторов-республиканцев, по слухам, агитирует за мистера Чейза и мистера Сьюарда. И где же, черт побери, хоть один гран заботы об этой опозоренной армии? Где хоть один человек, кто отдаст все свои силы на то, чтобы найти генералов, способных вытащить нас из этого болота неудач, куда нас загонял один просчет за другим?

Если ты когда-нибудь прочитаешь эти записки, милая моя жена, ты узнаешь, как я тебя люблю и как ты мне нужна в этот момент. Но я не осмеливаюсь сказать об этом в письме, потому что не хочу взваливать на тебя хотя бы часть той ноши, которую должен нести сам… ноши тех людей, которые чувствуют себя брошенными, которые даже не осмеливаются сказать вслух, что уже ни на что не надеются.

Глава 63

За два дня до Рождества, уже в сумерках, Чарльз скакал на ферму Барклай. К седлу была привязана грубая сетчатая сумка, в которой лежала превосходная вестфальская ветчина со склада янки, который они захватили в недавнем ночном рейде к северу от реки.

Вечер был мрачным. Голые ветви кустарников и живая изгородь вдоль дороги блестели как стеклянные – прошлой ночью прошел дождь, а потом температура резко упала.

Сейчас тучи почти рассеялись, и небо на западе окрасилось пурпуром – светлым у края деревьев и темным выше. Уже показалась луна – серый шар с тонким светящимся краешком внизу. Чарльзу вполне хватало света, чтобы рассмотреть покрытый инеем фермерский дом и два огромных дуба, застывшие, словно странные ледяные скульптуры.

Бедовый перешел на шаг; обледеневшая дорога была слишком опасной. В длинной бороде Чарльза, отросшей уже до ворота мундира, сверкнула улыбка. Предвкушение встречи помогало ему отогнать воспоминания о Шарпсберге, слишком часто одолевавшие его.

Он так и не получил обещанной благодарности за то, что помог тогда артиллеристам доставить пушку до поля сражения. То ли тот майор забыл его фамилию, то ли подразделение, где он служил, а может, просто оказался в числе тех тысяч, что не сумели выжить в этот самый кровавый день за всю войну. За долгие месяцы Чарльз впервые получил возможность навестить Гус, хотя кавалерия стояла не слишком далеко от ее фермы, возле Стивенсберга. Разведчики и верховые патрули Хэмптона почти не слезали с лошадей, постоянно патрулируя берега Раппаханнока.

Словно ночные призраки, они двигались за позициями врага, захватили сотню лошадей и почти столько же пленных у Хартвуд-Чёрч; добрались до Телеграфной дороги, перерезали неприятельский кабель для связи с Вашингтоном и захватили подводы с провизией на армейском складе в Дамфрисе; потом снова скакали, надеясь преодолеть пятнадцать миль до Оккоквена, но были вынуждены повернуть обратно, когда перед ними неожиданно появился целый конный полк янки. Им удалось уйти и к тому же пригнать в лагерь двадцать подвод, нагруженных деликатесами: маринованными моллюсками, сахаром, лимонами, орехами и бренди, а также окороком, один из которых он теперь вез в подарок. На Рождество их товарищей ждал роскошный праздник, хоть и недолгий. К ночи Чарльз должен был вернуться, потому что Хэмптон предполагал снова выехать на вражескую территорию уже на следующий день.

За те недели, что разведчики провели в седле под снегопадом и оттепелью, противостояние у Фредериксберга достигло высшей точки, завершившись жестоким сражением и победой южан. Чарльз постоянно тревожился о Гус. Если небольшие группы бригады Хэмптона то и дело пересекали Раппаханнок и устраивали налеты на вражеские позиции, то же самое могли делать и федералы. Он пытался найти хоть кого-нибудь, кто знал бы о положении во Фредериксберге и о том, дошли ли бои до фермы Барклай. Узнав, что не дошли, Чарльз хоть немного успокоился.

Свернув на подъездную дорогу, он почувствовал облегчение. Она была дома. Из трубы поднимался прозрачный дымок, тая в звездном небе. Невидимые фонари освещали заднюю часть дома, из полуоткрытой двери стоящего рядом небольшого сарая сочился слабый свет.

– Тише, мальчик! – Он резко натянул поводья, и конь с громким хрустом ударил копытами по замерзшим лужам.

Свет в сарае в такой час? Осторожно подъехав ближе, Чарльз увидел привязанных к обледеневшей водяной колонке двух лошадей. Конечно, этому могли быть и вполне безобидные объяснения, однако близость вражеских позиций на том берегу реки заставила Чарльза насторожиться при виде их. На середине дороги он спрыгнул вниз, отвел Бедового в сторону и привязал к изгороди. Серый нервно перебирал копытами, выдыхая клубы белого пара.

Чарльз осторожно пошел к дому; ему оставалось пройти около сотни ярдов. Шпоры позвякивали в тишине, как крошечные колокольчики на ветру. Он нагнулся и с некоторым трудом отцепил их, все еще чувствуя себя довольно глупо. Что он скажет Гус, если ее гости окажутся просто соседями?

И все же… Почему открыта дверь сарая? И почему нигде не видно Вашингтона и Боса?

Когда закончилась изгородь и начался палисадник, Чарльз остановился, чтобы получше рассмотреть лошадей. Седла на них были старые и формой не напоминали ни знаменитую модель Макклеллана, ни выходящую уже из употребления Гримсли, поэтому сказать что-то о седоках Чарльз бы затруднился. Он крадучись подошел к дому, ощущая ногами каждый камешек и каждую ямку на дороге. Как бы осторожно он ни ступал, абсолютно бесшумно идти не удавалось.