Север и Юг. Великая сага. Компиляция. Книги 1-3

Когда она открыла его, лицо ее просветлело от радости.

– Ты постоянно носишь ее с собой? – И вдруг улыбка растаяла. – Но книга повреждена. Тебя ранили? Это же пуля!

– Вернее, то, что от нее осталось. Мистер Поуп спас мне жизнь под Шарпсбергом.

Гус разрыдалась и обняла его, осыпая поцелуями. Они сорвали друг с друга остатки одежды. Их соитие было быстрым, почти отчаянным, немного неуклюжим из-за недавних потрясений. И уже минут через пять Чарльз в изнеможении упал на постель и тут же уснул.

Проснулся он через час оттого, что Гус трясла его за плечо:

– Горячая вода в ванне. – Она надела халат; лицо уже не казалось таким бледным, распущенные волосы спадали почти до талии. – Я вымою тебе спину, а потом мы снова ляжем в постель.

На этот раз Чарльз уже не чувствовал себя таким скованным. Они лежали рядом, в теплой постели; Гус целовала его глаза и бороду, его рука ласкала ее грудь, потом опустилась ниже.

Уже с трудом сдерживаясь, Чарльз все-таки не мог не спросить о том, что и раньше мучило его, а после этой ночи стало еще очевиднее.

– Ты уверена, что нам стоит продолжать? Я ведь солдат… Могут пройти месяцы, прежде чем я появлюсь здесь снова.

– Я знаю, кто ты, – ответила Гус, нежно гладя его в темноте.

– Вот как? Я могу ускакать и никогда не вернуться.

– Не говори так!

– Но я должен, Гус! Одно твое слово – и я уберусь из этой кровати немедленно.

– А ты сам этого хочешь?

– Черт! Нет, конечно!

– И я не хочу. – Она снова целовала и гладила его; он уже едва терпел. – Я понимаю, времена нынче страшные и опасные. Мы должны принять совет Поупа. – Она нашла его губы и приникла к ним долгим страстным поцелуем, лаская его язык своим языком.

– Какой совет? – спросил он через минуту.

– То, что есть, то и правильно. – Еще один поцелуй. – Люби меня, Чарльз.

Он снова любил ее, и когда все почти закончилось, она запрокинула голову и прошептала:

– Хочу, чтобы ты всегда был со мной. Всегда, всегда…

– Я люблю тебя, Гус.

– Я люблю тебя, Чарльз.

– …люблю тебя…

– …люблю…

Она повторяла это снова и снова, когда он все глубже проникал в нее, а в миг наивысшего блаженства она изогнулась всем телом и громко закричала от счастья.

Уже глубокой ночью она спала на его плече, изредка постанывая во сне. После того как они обладали друг другом в третий раз, Гус наконец утомленно закрыла глаза, а вот Чарльз никак не мог уснуть или хотя бы успокоиться. Снова и снова он думал о том, что произошло вечером, и это мешало ему пребывать в сладкой неге после страстных объятий.

Чарльз был испуган, потому что его чувства больше не были тайной. Он понял, что любит эту женщину, еще когда стоял возле ее дома и несколько мгновений не мог сдвинуться с места – так сильно он за нее боялся.

А потом эмоции отплатили ему, заставив ошибиться. Зайдя в кухню, он сначала посмотрел на Гус и только потом – на молодого янки. В армии он достаточно насмотрелся на солдат, от которых было мало проку, потому что они думали только о своих любимых. В худших случаях такие вояки дезертировали, и Чарльз всегда смотрел на них с презрением. Но мог ли он осуждать их после сегодняшней роковой ошибки? Чем он отличается от них?

Но хуже всего было то, что он собирался убить удиравшего труса, убить с жестокой радостью, и сделать это не на поле боя, а там, где, как казалось, не было места насилию и всем остальным ужасам войны.

«Тебе не следует находиться здесь…» Но где еще он мог быть? Он влюбился в эту женщину в первую же минуту, как увидел ее.

Тогда почему он так мучается, почему просто не может насладиться этим упоительным чувством, сулящим только радость и счастье? Ответ неожиданно представился ему в виде обыденной и вполне мирной картинки, когда аптекарь выливает в ступку два снадобья из своих склянок и пытается смешать их.

Он любил Гус. В ней он нашел покой и утешение, нежную дружбу и неутолимую страсть. Он восхищался ее умом и характером, желал ее как женщину, она воплощала собой все, о чем только можно было мечтать.

Но был еще Хэмптон, и были янки.

«Пестик кружит в ступке. Время идет, а надежды аптекаря так ни к чему и не приводят. Снадобья не смешиваются».

Вот только Чарльз не мог сдаться с такой же легкостью, как это сделал бы аптекарь, найдя другие сочетания лекарств. Он не мог отказаться от Гус и не мог забыть о своем долге. Любовь и война были двумя противоположными состояниями, и он оказался у них в плену. У него не было другого выбора, кроме как отдать себя на волю двух этих несовместимых стихий, не зная, куда они унесут его – и ее.

Полный дурных предчувствий, Чарльз обнял Гус за теплые плечи и крепче прижал ее к себе.

Часть четвертая «Умрем за свободу людей» [57]

Я бы хотел, чтобы Север победил, но в том, что касается поддержки этой… Прокламации об освобождении, то здесь я, как и любой другой солдат или офицер нашей армии, умываю руки. Я пошел на эту войну, чтобы восстановить Союз, но уж никак не для того, чтобы освобождать черномазых.

Солдат армии Севера, 1863 год

57

Слова из «Боевого гимна Республики».

Глава 64

– Это же социальное самоубийство, – заявил он в ответ на ее предложение. – Даже для аболиционистки вроде тебя.

– Думаешь, меня волнуют такие глупости? Просто это место, куда нельзя не пойти.

– Хорошо. Я возьму тебя с собой.

И вот теперь Джордж и его жена-католичка сидели на одной из украшенных позолотой скамеек в пресвитерианской церкви на Пятнадцатой улице. В канделябрах горела лишь треть свечей – это был час размышлений, час для того, чтобы оглянуться назад и подумать о будущем. Хор тихо пел «Боевой гимн», а пастор стоял, склонив голову, сжимая черными пальцами край кафедры. Его краткое обращение к прихожанам, большинство из которых были неграми – белых в церкви присутствовало не больше дюжины, – состояло из вольного пересказа главы Исхода: «И сказал Моисей народу: помните сей день, в который вышли вы из Египта, из дома рабства».

Близилась полночь. Все происходящее в церкви глубоко трогало Джорджа, хотя он и не был религиозен. Он смотрел на темные лица вокруг себя, на многих из них блестели слезы, кто-то слушал гимн чуть ли не с экстазом. Джордж почувствовал, как по спине пробежала дрожь; он взял руку жены и крепко сжал ее.

По всему Северу сейчас в церквях шли такие же поздние службы в честь наступления новой эры. Утром Линкольн должен был подписать Прокламацию. Джордж ощущал, как с каждой минутой нарастает напряжение. Хор умолк, в церкви воцарилась тишина. А потом на колокольне зазвонил колокол. Пастор поднял голову и воздел вверх руки: