Сэвилл

— Ну, так нам по дороге, — сказал он.

— Я сейчас, — сказала она. — Мне только лекарство взять. Оно уже готово.

Она вошла внутрь и с независимым видом встала в очередь, но почти тут же что-то спросила у человека за прилавком, подошла к нему и после короткого разговора достала деньги из кошелька.

Ее лицо выглядело еще более худым, кожа обтягивала скулы. Они словно встретились во время путешествия. Она перехватила его взгляд и улыбнулась.

— Тебе что, не нравится учиться? — сказала она.

— Нет, — сказал он. — По-настоящему, пожалуй, нет.

— Так почему ты не бросишь школу? — сказала она.

— Ну, я обязан учиться.

— По-моему, никто ничего делать не обязан, — сказала она и снова улыбнулась — спокойно, глядя вдаль, туда, где улица разделялась на шоссе, которое вело к станции, и дорогу, уводившую в Долинку. — А где ты живешь? — добавила она, словно решив переменить тему.

— Стена в стену с Блетчли. Или наоборот, — добавил он. — Блетчли живет стена в стену со мной.

Она кивнула и некоторое время шла молча, улыбаясь, словно это показалось ей забавным, а потом сказала:

— По-моему, над Йеном зря смеются. Потому что он такой крупный. А он куда умнее, чем про него думают. — Она нахмурила брови и прищурилась, как будто вспомнила пример, доказывающий эти скрытые качества Блетчли.

— А! Он такой толстокожий, что ему все нипочем, — сказал он, больше чтобы поддразнить ее.

— Ну, толстая кожа ни от чего не спасает, — сказала она и замолчала.

Они прошли мимо чуть подсвеченных магазинных витрин, мимо въезда в гараж и перешли на другую сторону. Слева была маленькая католическая церковь, к которой почти примыкал дом священника, за ней перестроенный каменный особняк, где помещался клуб консерваторов-унионистов.

— Что ты делаешь по вечерам? — спросил он.

— Дома сижу, — сказала она. — Мать почти каждый вечер работает, а мне надо приглядывать за сестренкой. Раза два в неделю я езжу к знакомым в Бейлдон. То есть к дяде. Мы там раньше жили.

— А твоя мать что делает? — спросил он.

— Служит в баре. «Герб Стэвингтонов». Знаешь?

Он мотнул головой. Казалось, одна взрослая женщина рассказывает про другую.

— Ну, а сегодня вечером ты свободна? — спросил он.

— Еще не знаю, — сказала она. — Но наверное, смогу освободиться. Попрошу соседку. Она разок-другой соглашалась посидеть у нас, когда мне нужно было уйти. — Ее лицо вдруг стало озабоченным, уголки глаз опустились, брови привычно насупились, губы сжались. — А куда ты хочешь пойти?

— Ну, например, в кино.

— Столько времени у меня не будет, — сказала она.

— Так пойдем погуляем.

— А где тут гуляют? — Она поглядела на него.

— Где хочешь.

— Я же тут ничего не знаю, — сказала она.

— Ну, так я могу тебе показать кое-какие красивые места, — сказал он.

— Только к дому не приходи, — добавила она. — Я тебя встречу на углу. В семь будет удобно?

Он смотрел, как она идет по узкой улочке между двумя рядами маленьких кирпичных домов, двери которых открывались прямо на тротуар. Она не оглянулась. Где-то в середине улочки она остановилась, достала ключ, толкнула дверь и вошла.

Когда он подошел к углу, она была уже там. Она зачесала волосы назад и завязала их лентой. Ее темно-зеленое пальто, решил он, перешло к ней от матери. Оно доставало почти до лодыжек, до аккуратно подвернутых белых носков. Туфли у нее были на низком каблуке — те же, что и раньше, подумал он.

— Через поселок нам лучше не ходить, — сказала она. — А то встретим кого-нибудь, кто знает мою мать. Она сегодня работает, так что я долго гулять не могу.

Они повернулись и, засунув руки в карманы, пошли на юг, в сторону станции. Там, где шоссе разветвлялось, он после некоторого колебания повел ее к Долинке.

Они прошли мимо освещенных газом окон Шахтерского клуба, мимо кинотеатра и за последними домами начали спускаться в сумрачную туманную низину — к газовому заводу и отстойникам.

— Воздух тут не то чтобы душистый, — сказала она и засмеялась.

— У тебя есть велосипед? А то мы могли бы куда-нибудь съездить, — сказал он.

— Нет, — сказала она и покачала головой.

— Я обычно беру велосипед отца, — сказал он. — Только ему это не очень нравится. Он ведь на нем на работу ездит.

— А где он работает? — спросила она равнодушно, глядя на дальние поля.

— В шахте.

Едва он упомянул про отца, ее интерес угас.

— А куда ведет эта дорога? — сказала она, когда они начали подниматься на противоположный склон.

— Далеко, — сказал он. — В Стокли. В Брайерли. В Монктон. — Он показал на деревья у заброшенной шахты слева от них. — Если хочешь, пойдем туда, — добавил он.

— Ладно, — сказала она. — Вообще-то я не слишком люблю ходить по дорогам.

Он нашел пролом в живой изгороди и придержал ветки. Мелькнули ее икры над белыми носками, обтрепанный край пальто.

Он повел ее между темными буграми заросших отвалов.

— А тут сыро? — сказала она, нагибаясь и проводя рукой по траве.

— Я подстелю тебе куртку. — Он снял куртку и положил ее на землю. От сырости его сразу пробрала дрожь.

Склон был обращен к поселку. Прямо под ними за деревьями смутно виднелись отстойники, болото и темный силуэт газгольдера. Огни поселка тянулись до террикона и копра, над которым поднимался беловатый столб дыма. Дальше за шахтой неровные цепочки огней обрисовывали теперь холм с церковью и старым господским домом.

Он сел рядом с ней.

— Я тут играл, когда был маленьким. — Он показал вниз. — Давным-давно. У нас была хижина. Мы прятали в ней еду и всякие вещи. И еще устраивали ловушки для тех, кто на нас нападал.

— А кто они были такие? — спросила она. — Которые нападали.

— Да они же так ни разу и не напали.

Она засмеялась, откинувшись назад, и расстегнула пальто. На ней была блузка с юбкой.

— Лучше сядем на него, — сказала она. — Оно больше твоей куртки, и тебе теплее будет.